Герои
Шрифт:
— Он был не таким?
— Всё зависит о того, кого ты спросишь. Враги его не жаловали, и мёртвые ведают, наплодил он их дофига. Но глянь, что он сделал. Больше чем то, за что Скарлинг Протоволосый даже пытался взяться. Создал единый Север. Построил дороги, по которым мы передвигаемся, половину городов. Положил конец межклановым распрям.
— Начав войны с южанами.
— Что ж, верно. У каждой монеты две стороны, такое вот моё мнение. Людям нравятся простые истории. — Утроба нахмурился на розовые отметины по краям ногтей. — Но люди не просты.
Брак хлопнул
— Кроме тебя, да, малыш?
— Утроба! — В голосе Чудесной послышалась нотка, от которой все повернулись. Утроба взвился, ну приблизительно, насколько ему удавалось взвиваться в эти дни, и посеменил к ней, морщась от хрустевшего сломанными сучьями колена, что жалило аж в спину.
— На что смотреть? — Он пристально взглянул на Старый Мост, на поля, и пастбища и гряды кустарника, на реку и скалистую пустошь за ней, пытаясь отгородить слезящиеся глаза от ветра и придать резкости расплывающейся долине.
— Ниже, у брода.
Вот теперь он их рассмотрел, и его кишки ухнули. На глаз немногим больше точек, но определённо люди. Брели через отмели, пробирались через галечник, подтягивались на берег. Северный берег. Утробин берег.
— Ой, бля, — сказал он. Для союзных маловато, но приближаются с юга. Значит — ребята Ищейки. Что более чем вероятно значит…
— Горбушка вернулся. — Последнее в чём Утроба нуждался за спиной, был шёпот Трясучки. — И он разжился дружками.
— К оружию! — вскричала Чудесная.
— А? — Агрик выпучил глаза, с обеденным котелком в руках.
— К оружию, балда!
— Бля! — Агрик вместе с братом начали носиться кругами, крича друг на друга, вываливая тюки и раскидывая пожитки по утоптанной траве.
— Скольких ты насчитала? — Утроба потеребил карман, но труба пропала. — Да где нахрен…
Её прижимал к лицу Брак. — Двадцать два, — буркнул он.
— Не ошибся?
— Не ошибся.
Чудесная почесала длинный, шедший вдоль черепа, шрам.
— Двадцать два. Двадцать два. Двадцать… два.
Чем дольше она говорила, тем звучало хуже. Крайне дерьмовое число. Слишком много, чтобы побить без страшной опасности, но в самый раз — с преимуществом в позиции и выпавшей на рунах удачей — чтобы в принципе это удалось. Слишком мало, чтобы просто удрать без объяснений Чёрному Доу почему. А сражаться в меньшинстве, как-то менее рискованно, чем объяснять «почему» Чёрному Доу.
— Бля. — Утроба в упор посмотрел на Трясучку, и наткнулся на ответный взгляд его здорового глаза. Понятно дело, тот только что подсчитал те же слагаемые и пришёл к тому же ответу, вот только не его волновало, сколько при этом прольётся крови, скольким из дюжины Утробы предстоит за этот холм вернуться в грязь. Волновался Утроба. Может быть, в последнее время чересчур. Горбушка и его парни уже вышли из реки, замыкающий растворился в бурых яблонях между отмелей и подножием холма, направляясь к Детям.
Меж двумя глыбами Героев, отдуваясь после подъёма в гору, показался Йон с охапкой хвороста в руках. — Не быстро, зато я нашёл кое… Что?
— К оружию! — проревел на него Брак.
— Горбушка
— Бля! — Йон разом выронил хворостины и едва не навернулся через них, бросаясь к поклаже.
Зов на битву — поганый зов, и Утробу он нисколько не будоражил. Однако вот что такое быть вождём. Ищи он лёгких решений, оставался бы плотником, там-то тебе при случае может и придётся выбросить запоротый стык, зато реже выпадает рисковать жизнью друга.
Все свои дни он оставался верен правильным способам делать дела, даже если оные, похоже, выходят из моды. Ты выбираешь себе вождя, выбираешь свою сторону, а после стоишь за них горой, куда бы ни дул ветер. Он стоял за Тридубу, пока тот не проиграл Девяти Смертям. Стоял за Бетода до самого конца. Теперь он стоит за Чёрного Доу, и всеми правдами и неправдами сделанного выбора, Чёрный Доу велел удержать этот холм. Они воины, такое у них ремесло. Наступает время воину отбросить руны и воевать. Это правильное решение.
— Правильное решение, — прошипел он про себя. Или, быть может, на самом деле всё из-за того, что в нём, глубоко под тревогами, ворчаньем и грёзами о закатах, всё ещё сидела крошечная щепка-зазубринка, остаток от того человека, кем он был много лет тому назад. Охуевшего типа с молниями в глазах, который заставит изойти кровью весь Север, прежде чем отступит хоть на шаг. Того, кто встанет костью в любой утробе.
— К оружию, — зарычал он. — Полная выкладка! Боевая выкладка! — Вообще-то вряд ли требовались слова, просто хороший вождь обязан как следует покричать. Йон зарылся в седельные сумки, ища кольчугу и, гремя, выволок наружу бехтерец Брака. Скорри с другой стороны вынул копьё и, мурлыча песенку, сорвал промасленную ветошь с блестящего наконечника. Чудесная проворными руками натягивала лук, извлекая собственную мелодию. И всё это время Вирран оставался стоять на коленях, сложив ладони пред Отцом Мечей.
— Вождь. — Скорри подбросил клинок Утробы, обёрнутый кожаной лямкой.
— Спасибо. — Хотя и не слишком-то ощущал благодарность, подхватывая оружие в воздухе. Начал его пристёгивать, под ослепительные воспоминания об иных ярких и жестоких днях, когда это проделывал. Воспоминания об иных отрядах, давным-давно вернувшихся в грязь. О мёртвые, деваться некуда, он стареет.
Дрофд некоторое время озирался, сжимая и разжимая ладони. Чудесная мимоходом отвесила ему пощёчину, и тот развернулся кругом, начиная судорожными пальцами развязывать древки стрел в своём колчане.
— Вождь. — Она вручила Утробе щит, и он насадил его на руку, выемки ремня удобно лёгли в кулак, как нога в разношенный башмак.
— Спасибо. — Утроба оглядел Трясучку, спокойно стоявшего сложа руки, наблюдая как готовится дюжина. — А ты, боец? В первый ряд?
Трясучка запрокинул голову, с лёгкой усмешкой на той стороне лица, что не запеклась шрамами.
— На середину первого ряда, — каркнул он. А затем лёгкой походкой двинулся к тлеющему костру.
— Можем его порешить, — прошелестела Чудесная Утробе на ухо. — Пусть он крутой-прекрутой — стрела в спину, готово дело.