Героинщики
Шрифт:
Первая эмоция: бурная радость. Вторая: избыток сожаления, который всегда присутствует в таких ситуациях. Хейзел и Марк. Кассета. Ага.
– Клево, э-э-э ... то есть, спасибо, это было бы неплохо, - отвечаю я и от скуки начинаю рыться в комоде, на котором стоит телефон. Нахожу там пустой футляр, в котором раньше лежали старые мамины очки для чтения. В нем можно спрятать шприцы, которые мне дал Кайфолом. Я прячу его в карман пиджака.
– Малыш, я уже сажусь в такси. Где встретимся?
– Попроси водителя довезти тебя до паба на Уоке
– Хорошо. Увидимся через десять минут.
В холле появляется моя мама, она останавливается на пороге и сразу становится в позу.
Ее худое тело дрожит, сигарета чуть не вываливается из руки.
– Ты не пойдешь в паб! Мы уже машину заказали! Едем из дома! Мы же – семья!
– Я только встречу свою э-э-э, девушку, с универа.
– Девушку?
– она делает большие глаза, за ее спиной появляется отец.
– Ты никогда не рассказывал нам о своей девушке, - начинает обвинять меня она, ее глаза опасно съежились.
– Да ты бы никогда и не рассказал, Марк, всегда у тебя какие-то проклятые тайны!
– Кэти ...
– пытается успокоить ее отец.
Ее глаза бешено вращающиеся она пожирает ими отца:
– Так и есть, Дэйви! Помнишь ту девчонку, которая поздоровалась с нами на лестнице? Он не собирался нас с ней знакомить.
Это был полный провал ... ебаная бродяжка потащилась за мной домой ... Я попросил ее войти, потом мы разговорились, немного повеселились с ней, потом она заканючила, чтобы я выпил с ней кофе на кухне, и я очень, очень захотел умереть, умереть, умереть ... а потом умирать снова, умирать, умирать ...
Я всегда краснею, когда вспоминаю эту историю, теперь к нашему маленькому родительскому собранию присоединяется Билли, который вдруг очень интересуется моей личной жизнью:
– И кто она такая?
– Не лезь, - говорит папа, а я молча смотрю на Билли, лицо которого расплывается в ехидной улыбке.
– Приведи ее к нам, - предлагает мама, стряхивая с рукава ярко-желтого кардигана пепел.
– У нас есть место в машине.
– Нет, увидимся уже там. Ей будет трудно прийти на поминки, где она никого не знает, типа того, - объясняю я, когда рядом с Билли появляется Шэрон, поднимая накрашенные брови.
– Да нет, это тебе будет трудно, - вдруг обвиняет меня мама.
– Он же стыдится нас, своей собственной семьи!
Она поворачивается к другим:
– Он умер, теперь тебе нечего стесняться! Наше маленькое чудо, которое никогда и мухи не обидело ... Наш малый ангел ...
Она снова начинает рыдать.
– Кэти ...
– говорит мой старик, пытаясь примирить нас в такой день.
– Пусть идет.
– Нет - возражает она, снова пялясь на нас.
– Как это? Не привести сюда свою девушку? Она никого здесь не знает! Он никогда даже не упоминал о ней! Как всегда, эти проклятые тайны! Он стесняется, - кричит она. – Стыдится семьи!
Билли, как дракон, выдыхает дым и сердито смотрит на нас:
– Знакомое ощущение,
О, Табакко-бой, твоя дымовая власть впечатляет! Гораздо больше, чем твои непонятные комментарии.
Мама смотрит в потолок.
– Господи ... За что мне это? ..
– Не начинай, только не сегодня, - тон отца становится угрожающим.
– Давай это все остынет. Покажите свое уважение к нашему малого. Марк, иди и встреть свою подругу ...
Он на мгновение задумывается и осмеливается принять это новое в отношении меня слово, которое кажется ему экзотическим блюдом, по которой он совсем не уверен:
– Свою девушку. Но не опоздайте на кладбище! Станете рядом со мной, мамой, братом и Шэрон. Понятно?
Ох, эта ебаная суета, эта проклятая драма ...
Я едва заметно киваю, но тотчас понимаю, что этого скромного жеста ему не хватит.
– Спрашиваю, понятно?
В воздухе снова повисает напряжение.
– Да, не беспокойся, - отвечаю я, стремительно убегая из холла, из этой застаревшей вонючей духоты - навстречу улице.
Бегу на Джанкшн-стрит. Мимо проезжает всегда голодный на клиентов таксист, я машу ему, чтобы он остановился, и мы направляемся по Уок до нужного мне паба.
В темном зале паба мне кивают Вилли Фаррелл и Кенни Томпсон, ребята старше меня, которых я едва знаю. Даже страшно становится, когда понимаешь, что по ним можно составлять мнение обо всех ребятах Лейта. Они заходят сюда случайно, а потом остаются здесь навсегда. Их всегда сможешь легко найти их здесь спустя десять, двадцать лет. Слава Богу, Фиона заходит в бар через несколько минут после нас, ее появление возносит меня на небеса.
– Марк ... Как же я рада тебя видеть, дорогой, - говорит она и по своей милой привычкой облизывает свои верхние белые зубы.
Какая же она, на хуй, обольстительная!
Станция Ньюкасл ... Вейверли ... ой бля ...
Мы обнимаемся, несмотря на Вилли и Кенни, и благодаря Фионе во мне просыпается сожаление. Мы устраиваемся в тихом уголке и заказываем два пива. Я рассказываю, как трудно сейчас находиться в моем родном доме. Она успокаивает меня, говорит, что для любого это были бы тяжелые времена. Я согласен. Решаю для себя, что прекращу думать об этом тупом, слабом засранце. Сделаю вид, что ничего не случилось. Сейчас существуем только я и она, именно так и должно быть, все остальное - лишь куча лишних грёбанных нелепостей.
Мы допиваем пиво, я заказываю еще. Мои чувства с ней становятся настоящими; я касаюсь ее, целую, обнимаю, смотрю на нее, но когда открываю рот, чтобы сказать что-то, у меня будто язык отсыхает, меня хватает только на всякое повседневное, очередное дерьмо.
– Все в порядке, Марк, - говорит она и обнимает меня, когда мне к горлу подступает ком мерзкой кислоты, которую я заставляю вернуться назад. У меня вздрагивает кадык, когда я беру в свои холодные ладони ее лицо:
– Как же охуенно быть вместе с тобой.