Герой должен быть один
Шрифт:
— А вон такую примерно, — Гермий высунулся из пещеры, огляделся и, подозвав Алкида, указал ему на росший неподалеку орешник. — Видишь крайний ствол?
Алкид с сомнением посмотрел на орешник, потом на Пустышку — явно подозревая, что тот попросту врет — и снова перевел взгляд на указанный ствол.
— Сломал, — подтвердил Ификл. — Я сам видел.
— Не помню, — в очередной раз пробормотал Алкид, выбрался из пещеры и попытался сломать орех, упершись в него коленом и изо всех сил дергая ствол обеими руками.
Разумеется, дерево и не думало ломаться.
— Врете, — уверенно
Тут он с удивлением огляделся по сторонам и без всякого перехода добавил:
— Где это мы? Ой, я раньше спросить хотел… и заснул.
— У меня. На Пелионе, — подал голос молчавший до того Хирон.
— На Пелионе? — глаза мальчишки округлились. — А ты чего тогда — мудрый кентавр Хирон?! Мы ж у тебя на спине катались…
— Насчет «мудрого» не знаю, — улыбнулся кентавр, — но зовут меня Хироном.
— А… как мы сюда попали? Это же от Фив…
— Пустышка притащил, — проворчал Ификл.
— Ничего не помню! — искренне огорчился Алкид. — А как он нас сюда тащил? За шиворот, что ли? Мы что, месяц шли?!
— Какой там месяц, — вздохнул Ификл. — За пояс, говорит, держись… три шага сделали — и тут.
— Ну да! Пустышка, как это у тебя получилось? И с яблоком…
— Да вы хоть знаете, кто он такой, ваш приятель? — вмешался Хирон, напуская на себя притворную строгость.
— Знаем! — хором ответили близнецы. — Пустышка! Врун и…
— И предатель, — не удержался Ификл, но в голосе его уже не было прежней злости.
— Правильно. А еще он бог, — негромко, но так, что все разом присмирели и замолчали, бросил кентавр. — Бог Гермес, один из Семьи… э-э… из Олимпийцев. Между прочим, парни, ваш родственник. Как и я. Дальний, правда.
— У нас в роду Пустышек не было! — запальчиво выкрикнул Алкид, еще не успевший до конца осмыслить то, что сообщил Хирон.
— И лошадей тоже, — тихо добавил Ификл.
— А прадед ваш, герои, кто был?
— Персей! — гордо ответили братья в один голос.
— А отцом Персея кто был?
— Зевс-Громовержец, — тоном тише произнесли близнецы. — Кронид.
— Так ведь и я Кронид! И Зевс — мой сводный брат, а заодно отец вот этого… — Хирон указал на приосанившегося Гермия («Вот этого?!» — недоверчиво ахнул Ификл, Алкид же просто показал Пустышке язык.) — Так что независимо от того, герои, кого вы считаете своим отцом…
— Наш папа — Амфитрион!
— Хорошо, Амфитрион, я же не спорю, — еле заметно усмехнулся кентавр. — Но, в любом случае, мы родственники. Хотите вы этого или нет.
Близнецы переглянулись.
— Ну ты — еще ладно, — милостиво разрешил Алкид Хирону считаться их родственником. — А вот этот…
— Нет у нас таких родственников, чтобы маленьких обижали! — безапелляционно закончил за брата Ификл. — Да и вообще — какой из него Гермес?! Грязнуля и прохиндей! И этот… как его? Ну, этот…
Гермий чуть не подпрыгнул, когда Ификл вспомнил наконец нужное слово — которое однажды подслушал у выпившего Автолика и потом повторил при маме, за что был нещадно порот Амфитрионом.
— Лукавый, покажи им, — еле сдержавшись, чтоб не рассмеяться, Хирон впервые назвал Гермия Лукавым.
И
Они увидели, как сами собой исчезают грязные пятна с некогда нарядного хитона Гермия-Пустышки, как измятая ткань высыхает и разглаживается, быстро приобретая первозданный вид; а дырок теперь не нашел бы в ней и самый дотошный свидетель.
Они увидели, как неизменные, не знающие сносу Таларии [29] сами обуваются на Пустышкины ноги, трепеща призрачными крылышками, сливающимися в туманные полукружья; увидели, как их приятель-неприятель, смеясь, взлетает на локоть над полом и, вольно взмахнув руками, покидает пещеру. Снаружи Гермий проделал в воздухе несколько замысловатых фигур и, когда он опустился, в руке Лукавого шипели две змеи, обвивающие невесть откуда взявшийся жезл-кадуцей — всем известный атрибут бога-Гермеса, покровителя атлетов, путников, торговцев и воров.
29
[собственное имя крылатых сандалий Гермеса]
Гермий рассеяно щелкнул змей по носу — и те исчезли вместе с жезлом.
— Достаточно? — осведомился Лукавый, подмигивая кентавру. — Или еще полетать?
— Ну вот, а мы еще жертвы тебе приносили, — непонятно почему обиделся Ификл.
— А он маленьких обижает! — добавил Алкид.
Тут ему в голову пришла какая-то мысль, и глаза мальчишки подозрительно заблестели.
— Вот вернемся домой — я твой жертвенник поломаю! — пообещал он опешившему Гермию. — Или лучше…
— Лучше навоза на него насыплем! — подхватил Ификл. — И подожжем… Пусть ест!
Много чего было бы обещано Гермию сейчас — но близнецов прервал неудержимый, наконец прорвавшийся наружу смех Хирона, чем-то похожий на лошадиное ржание. Кентавр хохотал от души, сотрясаясь всем своим могучим телом и схватившись руками за живот (человеческий, потому что до лошадиного руки не доставали).
Близнецы умолкли на полуслове, с недоумением глядя на хохочущего Хирона, Гермий не выдержал и тоже прыснул; не прошло и минуты, как к нему присоединились братья — и вскоре изумленные нимфы и сатиры Пелиона могли наблюдать всю четверку, буквально корчившуюся от смеха у входа в пещеру Хирона: мудрый кентавр, юноша-бог и двое смертных мальчишек — будущих героев Эллады.
— Ну что, мир? — осведомился Гермий, когда все устали смеяться и теперь без сил валялись на траве у входа в пещеру.
— Мир, — вяло махнул рукой Алкид.
— Мир, — согласился Ификл.
— Мир — это правильно, — поддержал Хирон. — И сейчас, когда все отсмеялись и помирились — у меня есть к вам, герои, пара вопросов.
— Ну? — одновременно повернулись к кентавру близнецы, разом забыв про усталость.
— Не «ну», а «каких», хотели вы сказать, — как бы невзначай заметил Хирон, чем сильно смутил мальчишек. — Первый вопрос к тебе, Алкид. Извини, что приходится возвращаться к неприятному, но — надо. Ты уже почти взрослый, ты поймешь.