Герой должен быть один
Шрифт:
— И я не знаю их, Хирон. Мне просто не хочется видеть будущее на коленях.
— …Хорошо, мы поняли, — угрюмо ответили близнецы. — Как мы кого побили — значит, Алкид побил. Как нас кто побил — значит, Ификла побили. Диск дальше кинул — Алкид…
— Мамину вазу разбил — тоже Алкид, — совершенно серьезно добавил один из братьев, и Гермий с Хироном так и не поняли, который. Хирон для себя решил, что это был Алкид, а Гермий — что это Ификл.
— Ой, а дома-то нас, небось ищут! — спохватились вдруг братья. — Влетит теперь… обоим. Слушай, Пустышка:
— Всыплют поровну, — утешил Гермий, улыбаясь. — Но не сегодня! Об этом я позабочусь! Никто и не заметит, что вас не было… Бог я или не бог?!
— Значит, точно выпорют! — шепнул Алкид брату, но того в данный момент мало занимала божественность Гермия.
— Пустышка, а ты… ну, после всего этого… будешь нас учить драться не по правилам?
Алкид тоже вопросительно уставился на Лукавого — видимо, это существенно волновало обоих близнецов.
— Буду, буду, — заверил братьев Гермий.
— Похоже, и мне придется вас кое-чему поучить, — задумчиво протянул Хирон.
— Чему? — в один голос спросили братья. — У нас копыт нет; мы так, как ты, драться не сможем.
— И не надо. Драться вас и без меня научат. Я буду учить вас думать.
— Не по правилам?
— Не по правилам, — без тени усмешки ответил кентавр.
СТАСИМ ТРЕТИЙ
Тьма.
Подсвеченный сполохами багровый сумрак.
30
[Строфа — часть стасима]
Вечный, как само время, мерный рокот реки.
Два смутных силуэта, две тени… нет, теням здесь не место — они должны быть ниже, много ниже…
— Ты расскажешь мне о Тартаре и Павших? Да, дядя? Только правду — а не то, что обычно говорят в Семье моему поколению.
— О Тартаре и Павших? — собеседник явно удивлен. — С каких пор, Лукавый, ты стал этим интересоваться?
— Я первым задал вопрос, дядя. Ты не ответил.
— Отвечу. Но с одним условием — взамен ты расскажешь мне о причине твоего интереса к Тартару.
— Хорошо. Итак, Тартар. Семья часто произносит это слово — грозя, клянясь и проклиная — но что это на самом деле?!
— Я буду честен с тобой, Гермий. Я не знаю. И никто из Семьи не знает. Разве что…
— Разве — что?
— Разве что Первенцы. Я имею в виду Сторуких.
— Так почему бы не спросить их?
— Спросить? — странное веселье звучит в голосе Подземного Владыки. — Что ж, попробуй. И если они не ответят — не обижайся. Скорее всего, они просто не заметят тебя… даже если ты будешь кричать во весь голос, топать ногами и бросать в них камни. Ты видел когда-нибудь Сторуких?
— Нет.
— Тебе повезло, Гермий. Я видел. И не хотел бы увидеть их снова. Мне не нравится чувствовать себя пылинкой, глядящей на вихрь. Гекатонхейры, Первенцы Земли-Геи и Неба-Урана — это мощь. Первозданная, беспредельная мощь, суть нашего мироздания,
— Что?
— Ничего. Меньше, чем ничего. Ты думаешь, это Уран, а позже — Крон, заточили Сторуких в Тартар? Смешно! Первенцы, три опоры мироздания — везде у себя дома. Даже в Тартаре! Они просто позволили самонадеянному Урану, а потом и Крону, переместить себя так далеко, как те только смогли! Вот это место и назвали Тартаром. Говорят, там нет времени и пространства, воздуха и тверди, воды и пламени, тьмы и света: там нет даже изначального Хаоса — Нигде, Ничто и Никогда. Впрочем, это слухи. И сейчас в Тартаре есть нечто. Это Павшие. Я ответил на твой вопрос, Лукавый?
— Отчасти. Скажи-ка, дядя, — ведь недаром ты утверждаешь, что Сторукие неизмеримо сильнее всех, и все наши войны им кажутся муравьиной возней — тогда почему гекатонхейры вмешались в Титаномахию, приняв сторону Семьи?!
— Это уже второй вопрос, Лукавый. Скажи я — Сторукие вмешались из-за Чужаков, которые уже тогда звали себя Павшими — ты ведь не угомонишься, да?
— Чужаки? Я слышал о них от Хирона… Но ты прав, дядя — такой ответ меня не удовлетворит.
— Тогда начнем с самого начала. Нет, не с сотворения мира — тогда меня еще не было — а с явления Павших. Впрочем, тогда меня тоже еще не было…
— Мироздание Павших, Гермий, совершенно чуждо нам. Мы даже не знаем, действительно ли оно существует. Единственное доказательство тому — сам приход Павших. Я собирал знания о них по крупицам, искал крохи уцелевших сведений — и то… Их родина — отнюдь не один из тех миров Матери-Геи, что мы создали или переделали для себя: Олимп, мой Аид, твой маленький мирок близ Фиванского Дромоса, Хиронова часть Пелиона… Оно совсем иное, мироздание Павших; иное хотя бы потому, что, если верить Чужакам (а верить им можно лишь с большой оглядкой!) в нем царит Единый Бог! Представляешь, Гермий? — Бог, способный сказать: «Я есмь Все!»
31
[Антистрофа — часть стасима]
— Нет, дядя. Этого я представить не могу.
— Я тоже. Вот ты, Лукавый — это ведь не просто ты, сидящий передо мной и докучающий мне разными вопросами. Это и состязания атлетов, и торговля, и воровство, и гермы на дорогах; все это — ты. Я же не просто твой дядя — но и весь этот подземный мир, и страх людей перед смертью, и смирение перед ликом неизбежности, и многое другое… Посейдон — это не просто упрямый дурак!.. ну, в общем, ты понимаешь.
— Понимаю, дядя. ЭТО я понимаю.
— Но никто из нас — ни твой отец, ни Крон-Временщик, ни даже Уран-Предок — никто не мог и до сих пор не может сказать о себе: «Я есмь Все! Я — весь мир, все сущее; Все — Я!»