Герой не нашего времени. Эпизод I
Шрифт:
На картине лежал странный запрет. Бойцам смотреть нельзя, но в Дома Красной армии для командиров фильм вернули в начале апреля.
На другом берегу гауптман построил батальон. Скоро должны объявить особый приказ фюрера [138] .
Через десять минут раздался шум мотора – прибыл командир полка, в полосе наступления которого начнёт работать их батальон.
После кратких приветствий синий луч фонарика высветил коричневый конверт, распечатанный на глазах солдат. Теперь в руках командира белел листок с приказом.
138
По
– Внимание!
Наступила тревожная пауза, кровь напряжённо пульсировала в ушах. Вот оно! Настало! Сейчас определится их судьба.
– Солдаты Восточного фронта! Долгие месяцы я вынужден был сохранять молчание. Однако пришло время, когда я смог открыто обратиться к вам…
Гауптман потрясённо слушал последние слова Адольфа Гитлера. Превентивный удар необходим для завершения этой великой войны и спасения европейской культуры. Красная зараза покушалась на сам образ их жизни. В их руках будущее Германского рейха и судьба цивилизации. Да поможет им Бог в священной битве.
Пора и ему сказать слова:
– Солдаты! Не забывайте, что жидо-большевизм нанёс Германии удар ножом в спину во время Первой мировой войны! Он виновен во всех несчастьях немецкого народа! Но та битва не закончена, она продолжается и сегодня, в этот час! Так не уроните честь отцов и дедов! Покажем нации, какие мы парни! [139]
Проорав традиционный «Хох» в ответ, солдаты услышали далёкий и воодушевленный рёв сотен глоток с русского берега. Что там происходит? Неужели и большевики ринутся на них на рассвете?
139
См. Приказ командира 47-го танкового корпуса вермахта от 21 июня 1941 г. (хранится в: ЦХСД. Ф. 1275. Оп. 3. Д. 124), а также: Драбкин А. В. Я дрался в СС и вермахте. Ветераны Восточного фронта. М.: Эксмо; Яуза, 2013.
– Батальон, разойдись!
Для парней настало время обсудить новости.
– Только подумаешь, и ещё одна война!
– А как же пакт о ненападении между Германией и Россией?
– Ты слышал, они готовы ринуться на нас!
– Не стони. Мы покончим с русскими за три-четыре недели!
– Вряд ли, три-четыре месяца…
– Эй, не забывай, какая у нашего Адольфа фантастическая голова. Это будет окончательный триумф над Версалем. От нас всего лишь требуется ещё один блицкриг.
– Вот загнул, как на митинге. Ты не в партии, сынок…
– А ты что молчишь, Франц?
В роте тот солдат слыл мрачным пессимистом. Вот и сейчас тень лежала на его лице. Что, впрочем, не мешало нести ему в одной руке полный котелок горохового супа, а в другой – хлеб и порцию конской колбасы. Пока все рассуждают, можно спокойно набить брюхо.
– Фюрер, конечно, гениальный человек, но, думаю, год.
– Не каркай! Иначе положим тебя в братскую могилу сверху.
В ответ Франц надул толстые щёки и зло сожмурил глаза:
– Что хотел, услышал? Заткнись! Из этого дерьма не всем придётся вернуться домой!
– Нет, он шутник. Не помнит, сколько недель ушло на Польшу? А как под нас легла Франция?
– Да, галлы окончательно выродились. Послушные бараны!
– Зато девчонки там просто прелесть! Стройны, как тополь!
– По моим подсчётам, война должна закончиться в конце июля,
140
В реальности Гельмут Ритгер, 11-й танковый полк.
– Ты хороший математик, Гельмут, но твоей невесте придётся подождать. Говорят, в России совсем нет дорог и полно грязи, приятной лишь свиньям…
– Мой старик говорил, что нет ничего лучше сала из тех свиней к домашнему шнапсу. А какую там делают кровяную колбасу, не хуже, чем в Вестфалии…
– Заткнись или расскажи это нашему повару!
Смех разрядил обстановку.
– Вилли, а ты чего?
Тот отложил письмо:
– Гамбург сильно бомбят англичане. Отец с семьей перебрался в Дрезден. Там безопаснее. Сестра рада. Написала, что посетила музей Карла Мая и теперь в восторге. Ещё у нас ввели карточки на фрукты и картофель.
Кто-то затянул «Эрика, как мы тебя любим». Всё как всегда. Надо так надо. Фюрер, в конце концов, знает, что делает. После долгих споров, бесед, вопросов и сомнений солдаты успокоились. Главное, наступила определённость и наконец прервалось томительное ожидание, измотавшее нервы даже неисправимым весельчакам и балагурам.
Прошлые победы воодушевляли даже самых мрачных пессимистов. Ну и ладно, пусть год! Когда они со славой вернутся на немецкую землю, их снова начнут обнимать, целовать, приветствовать, ласкать, забрасывать цветами, шоколадом и конфетами. Не всех, но каждый надеялся, что ему повезёт. Да и потери, несмотря на где-то встречающееся ожесточённое сопротивление, на удивление малы.
Дождавшись, когда солдатское возбуждение немного угаснет, капеллан стал отправлять службу. Он знал, что вряд ли кто уснёт перед грядущим событием. А собравшихся рядом с ним людей нисколько не волновало, что вокруг лес, нет белой скатерти, а с ветхого деревянного столика свисает красный флаг со свастикой в центре, и стоит на нём небольшое чёрное распятие с посеребрённым Христом.
– Пусть оберегает вас Бог и любовь близких… – начал он [141] .
Командир разведбатальона поднялся на наблюдательную вышку. Эрих тоже был возбуждён, адреналин бурлил в его крови. Но он понимал, как верно выбран момент отдачи приказа. Скоро эйфория угаснет, далее вернётся решимость и способность рассуждать здраво. Верно, всё идёт обычным путём, как перед походом на Польшу. Ещё час, два, три – и солдаты окончательно успокоятся и расслабятся. Их дело выполнять приказ, а командование всё предусмотрело, и сбоев не будет. Но если утром не начнут…
141
Есть фотография.
Гауптман ещё не знал, что такое стресс или депрессия, но признаки уныния мог назвать сразу.
– Что там происходит у большевиков?
– Всё как в обычно. Но есть новость, там смотрят кино!
«Точно, варвары! Ничего, мы научим вас культуре!» – подумал гауптман, представляя, как орёт толпа волосатых и грязных питекантропов в шкурах, вздымая дубины в кривых руках. Живут беззаботно, руководствуются инстинктами, чужды всякой ответственности и долгу. А постоянное желание перебежчиков с другой стороны выпить? Впрочем, вроде, по марксистским убеждениям, алкоголизм считается смягчающим обстоятельством. Славяне! Помутнённый водкой разум, порочное тело и слабая воля.