Герой Веков

Сандерсон Брендон

— Мне казалось, любая задержка лишь порадует вас.

Задержка означала, что у нее будет больше времени на размышления — больше времени на то, чтобы отыскать путь к свободе.

— Зачем мы пришли? — переспросила Вин. — Мы знали, что где-то под этим городом есть хранилище Вседержителя.

Йомен удивленно вскинул бровь:

— Откуда вы о нем узнали?

— Мы нашли другое хранилище. И карту, где был отмечен Фадрекс.

Йомен кивнул. Она почувствовала, что он верит, но… что-то скрывает. Будто увидел связь между тем, что она сказала, и тем, чего не знала и не могла знать.

— А

как быть с опасностью, которую мое королевство представляет для вашего? — поинтересовался Йомен. — Вторжение в мои земли с ней никак не связано?

— Я бы так не сказала. Сетт уже достаточно долго уговаривал Эленда отправиться в этот доминион.

Поручители принялись шептаться, а Йомен, скрестив на груди руки, продолжал надменно глядеть на подсудимую. Вин поняла, что слабеет. Она уже много лет — с тех самых пор, как покинула шайку Камона, — не чувствовала себя во власти другого человека. Даже когда перед ней был Вседержитель, она ощущала себя по-другому. Йомен видел в ней не человека, а инструмент.

Но для чего был нужен этот инструмент? И могла ли она управлять его потребностями, чтобы он оставил ее в живых на срок, достаточно долгий для побега?

«Стань необходимой, — всегда поучал Рин. — Тогда главарь не сможет от тебя избавиться, потому что это сделает его слабее».

Вин по-прежнему слышала голос брата, тихий шепот в голове. Были ли это воспоминания о нем, ее собственная интерпретация его мудрых советов или влияние Разрушителя? Так или иначе, эти слова сейчас оказались весьма кстати.

— Итак, вы сюда явились, не скрывая своих захватнических планов? — уточнил Йомен.

— Эленд намеревался сначала применить дипломатию, — осторожно возразила Вин. — Однако мы оба знали, что сложно изображать дипломатов в городе, у чьих стен расположился твой военный лагерь.

— Значит, вы признаете, что пришли сюда как захватчики. Вы честнее, чем ваш муж, леди Венчер.

— Эленд искреннее любого из нас, Йомен! Если он смотрит на некоторые вещи не так, как я или вы, это не значит, что он поступает нечестно, когда излагает свою точку зрения.

— Что ж, справедливо. — Похоже, Йомен не ожидал, что она так быстро найдется с ответом.

Вин откинулась на спинку скамьи и принялась бинтовать изрезанные руки лоскутами, оторванными от рубашки. Разговор вызывал очень странное чувство. С одной стороны, они были совсем разными людьми: бывший чиновник-поручитель, который провел всю жизнь среди бумаг, и Вин — ребенок улиц, по мере взросления совершенствовавшийся в умении сражаться и убивать.

С другой стороны, повадки Йомена, его речи были чем-то похожи на ее собственные.

«Может, и я бы стала такой, — подумала Вин с удивлением, — если бы не родилась скаа? Может, из меня бы получился суровый чиновник, а не молчаливый солдат?»

Пока Йомен ее пристально разглядывал, Разрушитель медленно обошел короля-поручителя по кругу.

— Вот так разочарование, — проговорил он негромко.

Вин мельком глянула на Разрушителя. Покачав головой, тот продолжал:

— Он мог бы причинить великие беды, если бы бросился в бой, а не заперся в своем маленьком городе, чтобы молиться мертвому богу. Люди бы последовали

за ним. К несчастью, мне так и не удалось к нему подобраться. Не каждый замысел может увенчаться успехом, особенно если приходится учитывать упрямых дураков вроде него.

— Итак, — снова заговорил Йомен, привлекая внимание пленницы, — вы пришли забрать мой город, потому что слышали о моем хранилище и потому что опасались возвращения к тому, что было во времена Вседержителя.

— Я этого не говорила, — нахмурилась Вин.

— Вы сказали, что боялись меня.

— Как чужого правителя, чью способность совершать государственные перевороты можно считать доказанной.

— Я не совершал никакого переворота. Я восстановил законную власть в городе и доминионе. Но это к теме не относится. Я хочу, чтобы вы рассказали мне о религии, которую исповедует ваш народ.

— О Церкви Выжившего?

— Да. Вы же из числа ее первосвященников, так?

— Нет. Они поклоняются мне, но я никогда не чувствовала, что по-настоящему являюсь частью этого культа. Он в большей степени сосредоточен на Кельсере.

— Выживший в Хатсине. Он ведь умер. Почему же ваши люди поклоняются ему?

Вин пожала плечами:

— Раньше было в порядке вещей поклоняться богам, которых никто не видел.

— Возможно. Я… читал о таком, хотя и обнаружил, что с трудом понимаю прочитанное. Верить в невидимого бога — какой в этом смысл? Почему нужно было отвергать бога, с которым народ прожил так долго; которого он мог видеть и чувствовать, ради того, кто умер? Того, кого убил сам Вседержитель?

— Вы же верите. Вы по-прежнему верите во Вседержителя.

— Он не покинул нас.

Вин застыла.

— Нет! — Йомен заметил ее растерянность. — Я не видел и не слышал его с того дня, как он исчез. Однако я считаю сообщения о его смерти недостоверными.

— Он точно умер. Уж поверьте.

— Боюсь, я не могу этого сделать, — покачал головой Йомен. — Расскажите мне о том вечере. Расскажите в деталях, что именно произошло.

И Вин рассказала. Поведала о том, как попала в плен, как сбежала вместе с Сэйзедом. И о своем решении сражаться с Вседержителем, и об уверенности, что одиннадцатый металл ей поможет. Умолчала лишь о своей странной способности черпать силу из тумана, но поделилась всеми иными секретами, включая и предположение Сэйзеда о том, что Вседержитель достиг бессмертия благодаря умелой комбинации ферухимии и алломантии.

Йомен слушал внимательно. Вин говорила и чувствовала, что уважает его все сильней за то, что он ни разу ее не перебил. Он хотел узнать историю, даже если и не верил в нее. Он был из тех людей, которые внимали любой информации и превращали ее в инструмент, который можно было использовать, но которому не стоило особо доверять.

— Итак, — закончила Вин, — он мертв. Я сама пронзила его сердце. Ваша вера в него достойна восхищения, но она не изменит того, что произошло.

Йомен молчал. Сидевшие на скамье пожилые поручители побледнели. Вин знала, что этот рассказ равносилен приговору, но почему-то ощущала, что правда — простая, безыскусная правда — послужит ей лучше, чем ложь. Это ощущение было ей хорошо знакомо.