Гештальт-самотерапия. Новые техники личностного роста
Шрифт:
Когда вы передаете ребенка в руки правоохранительных органов, подвергая его тем самым унижению, запугиваете тюремным заключением, то наделяете его представлениями о себе как о преступнике. Фриденберг (24) описал, как мы категоризируем молодых людей. Как раз в тот период, когда молодой человек находится в поисках своей идентичности, наше общество загоняет его в угол. Его поведение помечается совершенно определенными ярлыками: хорошо адаптированный, больной (невротичный) или делинквент — и нет речи об индивидуальных различиях, нет признания конфликтных мотивов, понимания юности как переходного, экспериментального периода. Трагедия заключается в том, что молодой человек принимает такой ярлык и отдается на волю судьбы.
Некоторые родители
Особенно сегодня, когда целое поколение экспериментирует с наркотиками, ведет образ жизни хиппи, некоторые истеричные родители отыгрывают самые ужасные фантазии своих детей, связанные с отвержением и одиночеством. Родители толкают их к важным решениям в тот момент, когда им нужно поэкспериментировать с новыми идеями, попробовать новые виды поведения, найти собственный стиль жизни и свою философию. Вместо того чтобы дать молодому человеку время на встречу с внутренним конфликтом между зависимостью и независимостью, его вынуждают переживать проблему как решающую битву между Родителем и Ребенком. Такой порядок вещей либо сильно замедляет его рост и стремление к зрелости, либо совсем останавливает его, и юноша навсегда застревает на стадии подросткового бунта.
Юноша должен найти свою сексуальную идентичность. В нашей культуре маленький мальчик, окруженный женщинами дома и в школе, практически не имеет возможности идентифицироваться с мужчиной. Он может войти в юношескую стадию со спутанным образом собственной сексуальности, которая его пугает. Ему известно, как наша культура принижает, наказывает и ограничивает свободу муж-чин- гомосексуалистов.
Маленькая девочка, которую в школе учили соревноваться с мальчиками, вдруг узнает, что ей нужно их соблазнять, а не конкурировать. Культура и средства массовой информации угрожают ее самооценке и постоянно напоминают, что она должна быть привлекательной для мужчин.
Родители, которые хотят помочь взрослеющим детям добрым советом относительно внешнего вида и поведения на людях, должны помнить, что в этом возрасте ребенка терзают сомнения. Почти каждый их комментарий созвучен внутреннему голосу подростка, вещающего ему, что он безобразно выглядит или неадекватно себя ведет.
Юноша пытается найти свое место на профессиональном поприще. В отличие от мальчиков из более примитивных сообществ, большинство современных сыновей лишены возможности помогать отцам и одновременно учиться у них тем навыкам, которые они могли бы применить в зрелом возрасте. Эти дети имеют скудные представления о деятельности отцов. В механизированном обществе трудно найти достойную работу, что усложняет обретение профессиональной идентичности (24, 25).
Девочка получает хорошее образование, позволяющее ей внимательно отнестись к собственному потенциалу и рассмотреть возможности профессиональной творческой деятельности, но одновременно с этим ей приходит незаметное, но мощное послание, которое заставляет ее думать только о том, как завлечь мужчину, и забыть об остальных интересах.
Хелена Дойч (26) пишет, что женщине ровно настолько трудно понять и принять свою дочь-подростка, насколько она не решила собственные проблемы в отношениях с матерью. Это справедливо и для отношений с отцами. Скрытые чувства, связанные с нашими родителями, живыми или уже умершими, затуманивают наше видение. Остатки страха, гнева, ревности, зависимости искажают мышление и портят отношения с взрослеющими детьми.
Проблема отцов и детей существует с незапамятных времен, но сегодня она стоит особенно остро. История меняется так быстро,
Еще одним фактором, который увеличивает разрыв между поколениями, является современная семья, центрированная на ребенке. Мы, воспитанные в старомодных авторитарных семьях, где подразумевалось, что детей должны видеть, но не слышать, переключились на Гезелла и Илг', доктора Спока и либеральную школу воспитания детей в целом. Мы научили детей чувствовать и выражать эмоции, требовать соблюдения их прав. Вы можете не волноваться, когда ваше четырехлетнее чадо топает ногой и кричит: «Ты плохая мама, я тебя ненавижу! » Но если он продолжит поступать так же, став выше, сильнее и членораздельнее вас, сохранять спокойствие уже сложнее. Мой собственный опыт самотерапии показал, что часто, когда дети выражали негативные чувства в отношении меня, за моим внешним гневом скрывалось нечто совершенно иное.
В ходе самотерапии мне удалось обнаружить следующее: я чересчур идентифицируюсь со своим ребенком.
В детстве я никогда не осмеливалась сердиться на родителей и, испытав на себе ежовые рукавицы моей ригид-
Речь, по-видимому, идет о книге Арнольда Гезелла и Френсис Илг « Ребек от 5 до 10» («The Child from Five to Ten» by Gesell, Arnol and Ilg, Frances L.; NY, Jason Aronson. 1946). — Прим. peg.
ной и властной мачехи, которую я любила и боялась, к юношескому возрасту я накопила огромный запас гнева. Я умудрялась контролировать его невероятным усилием воли, которое сопровождалось навязчивыми мыслями о самоубийстве, поскольку мой неканализированный гнев обратился внутрь меня. Когда дочь в подростковом возрасте выражала раздражение в мой адрес, мне казалось, что она ненавидит меня так же сильно, как я когда-то ненавидела свою мачеху.
Однажды я сказала своей взрослой аудитории, что следующая лекция будет посвящена юношескому возрасту, и на нее приглашаются все молодые люди. По мере приближения дня X. моя тревога нарастала. Я боялась предстать перед аудиторией подростков и юношей. Они должны меня ненавидеть: я буду для них родителем или учителем, то есть врагом. Что я могу им сказать? Что они хотят услышать? Что будет для них полезно? В отчаянии я позвонила своей младшей дочери, которая тогда жила отдельно от нас, и попросила совета. Что стало бы полезным для нее в тот, подростковый период? «Помнишь последний год, когда ты жила дома, с нами? Мне казалось, что ты все время испытывала сильную ненависть ко мне». Дочь была шокирована таким вступлением: «Мамочка, что ты! Я никогда не ненавидела тебя. Ты, конечно, меня доставала, — она засмеялась, — иногда это действительно раздражало. Ударяясь локтем о косяк, я злилась на тебя — будто это ты виновата, но я всегда знала, что это иррациональное чувство».
Этот разговор принес мне огромное облегчение. Даже в последние годы, когда благодаря гештальт-самотерапии и общению с детьми я узнала, насколько глупыми и невротичными были мои поступки в их адрес, и что их раздражительность в действительности была оправдана, мне помогало, если я вспоминала слова дочери: «Я никогда тебя не ненавидела». Меня все еще преследует образ мачехи: моя иррациональная часть чувствует, что я похожа на нее и заслуживаю ненависти собственных детей, другая часть чрезмерно идентифицируется с агрессивной дочерью. Сегодня при помощи гештальт-самотерапии я прорабатываю свой старый гнев к мачехе. Я бы очень хотела решить эту проблему, пока девочки еще живут дома.