Гёте. Жизнь как произведение искусства
Шрифт:
Быть может, даже слишком реальным. Только что пережитые им военные действия на какой-то момент «ожесточили» его чувства [1102] . Друзья просят его почитать вслух «Ифигению», но он не выдерживает и нескольких строк: «…кротость чувств была в ту пору чужда мне» [1103] .
Четыре недели Гёте провел в Пемпельфорте, а по дороге в Тюрингию остановился ненадолго в Мюнстере у княгини Голицыной и ее друзей. В этом благочестивом, католическо-спиритическом кругу тоже приветствовалась «кротость чувств». Княгиня напомнила ему фрейлейн фон Клеттенберг, и воспоминания юности помогли найти общий язык с ее друзьями. Среди них он умело «прикидывался набожным христианином», что было несложно, ибо княгиня и ее окружение никогда бы не нарушили «светской обходительности и того, что зовется “гостеприимством мысли”» [1104] . Они отлично понимали друг друга и сошлись на том, что «почитание
1102
СС, 9, 355.
1103
Там же.
1104
СС, 377.
1105
СС, 9, 381.
Незадолго до Рождества 1792 года Гёте возвращается в Веймар. «Радуйся, любимое мое дитя, – сообщает он о своем скором приезде Кристиане, – наслаждайся покоем, в то время как тысячи и тысячи людей скитаются по свету, изгнанные из своих домов и поместий и лишенные имущества, не зная, где им приклонить голову. Поцелуй малыша и люби меня. Мое единственное желание – снова обладать тобой» [1106] .
Вернувшись к домашнему очагу, к жене и ребенку, Гёте чувствует себя на спасительном берегу посреди бушующей стихии. Этот опыт скромной, укрытой от всех любви, вопреки великим историческим событиям, находит отражение в первой пьесе Гёте, посвященной последствиям революции. За три дня, с 23 по 26 апреля, он сочиняет одноактную пьесу «Гражданин генерал». Речь идет о переработке популярной французской комедии про веселого обманщика, цирюльника по имени Шнапс.
1106
WA IV, 10, 40 (14.11.1792).
В своей версии Гёте оставляет и других персонажей французской пьесы. Для Веймарского театра он хотел написать что-нибудь общедоступное и простое, а поскольку комедии про Шнапса пользовались большим успехом у публики, Гёте решил просто переделать известную историю на злобу дня. Сам он называет эту пьесу «яростным свидетелем моего озлобленного юмора» [1107] . Его по-настоящему злил революционный настрой общественности в Германии, и, представляя ситуацию в гротескном преувеличении, он пытался не утратить чувства юмора.
1107
СС, 9, 398.
От пленного француза Шнапсу достаются военный мундир, фригийский колпак, кокарда и сабля. Переодевшись, он выдает себя за представителя революционной власти и в качестве «патриотической контрибуции» требует от легковерного крестьянина Мэртена, чей рассудок повредился от ежедневного чтения газет, задаром хлеба и простокваши на завтрак. Чуя неладное, с поля возвращается зять Мэртена Йорге и набрасывается на Шнапса с кулаками. На шум приходит староста, и вот уже все обитатели дома подозреваются в том, что укрывают у себя якобинцев. В финале рассудительный помещик вновь восстанавливает всеобщий покой и порядок. Шнапса решают не наказывать, ибо «в мирной стране это вызовет лишь ненужный страх и недоверие» [1108] . Единственное, чего от него требуют, – это впредь честно выполнять свою работу брадобрея. Заканчивается пьеса нравоучениями мудрого помещика: там, «где все сословия с уважением относятся друг к другу, где никому не мешают развивать полезные склонности, где торжествуют разумные суждения и знания, <…> не должны влиять чужие смуты, даже если они охватили целые страны. Будем жить в спокойствии и будем радоваться тому, что над нами ясное небо, а не зловещие грозовые тучи, которые ничего не принесут, кроме безмерного урона» [1109] .
1108
СС, 4, 449.
1109
Там же.
Комедия завершается нравоучениями, однако в целом, благодаря лаконичным и остроумным диалогам, ее отличают оживленный темп и комичность ситуаций. Революция – как голос рока, звучащий на заднем плане, но на переднем плане – фарс. Здесь имеют значение совершенно иные вещи, например, то, что Йорге и Рози женаты вот уже двенадцать недель, но по-прежнему любят друг друга. Йорге говорит своей супруге: «Послушай, Рози… ведь люди ни слова правды не говорят. <…> Ну хотя бы, будто муж и жена любят друг друга меньше, чем жених и невеста. Это же враки. Сколько мы уже с тобой женаты?» [1110] Эти слова выражают чувства самого Гёте: вот уже почти три года он живет с Кристианой, и они по-прежнему влюблены друг в друга.
1110
СС, 4, 419.
В
Тогда же, ободренный успехом, Гёте незамедлительно приступил к следующей пьесе, темой которой снова стали последствия французской революции в Германии. Теперь он, по-видимому, окончательно убедился в том, что революция происходит дважды: первый раз – во Франции как трагедия, второй раз – в Германии как фарс. О так и оставшейся незавершенной драме тридцать лет спустя он говорил Эккерману, что «в какой-то мере она является моим тогдашним символом веры» [1111] .
1111
Эккерман, 469.
Новая пьеса выходила намного более серьезной, чем «Гражданин генерал». Беспросветная нужда становится причиной восстания крестьян. На сцене, однако, появляются только их идейные представители – так называемые образованные люди, читающие газеты и полагающие, что они в состоянии понять, что происходит во Франции. Им бы очень хотелось разыграть величественные сцены революционной истории на немецкой почве и погреться в лучах ее славы. Предводитель мятежников Бреме фон Бремсфельд восклицает: «Сколь часто эти славные герои появлялись на картинах и гравюрах! И мы удостоимся этой чести. Такими мы запомнимся потомкам!» [1112]
1112
MA 4.1, 164.
Врун и мошенник генерал Шнапс переодевался по-настоящему, мятежные скрывают свою подлинную суть за идеологическим и риторическим костюмом. Однако обман остается обманом. В финале, как и в «Гражданине генерале», восстановить порядок и справедливость удается дворянам. Бойкая молодая графиня с оружием в руках заставляет нечестного старосту подписать документ, признающий требования восставших крестьян. Мать энергичной молодой графини воплощает в себе мудрость и общественную добродетель. В ее уста Гёте вложил свой «политический символ веры»: «Но когда я убедилась, как легко нарастает несправедливость из поколения в поколение, как великодушные действия по большей части проявляются лишь в отдельных личностях и только своекорыстие передается по наследству, когда я собственными глазами увидела, что человеческая природа до последней степени пала и принизилась, но никак не может быть раздавлена и уничтожена совсем, – тут я твердо решила сама строго воздерживаться от всякого действия, которое мне представляется несправедливым, и всегда громко высказывать свое мнение о таких поступках между своими в обществе, при дворе, в городе. Я не хочу больше молчать ни перед какой неправдой, не буду переносить никакой низости под прикрытием высокой фразы, даже если меня будут поносить ненавистным именем демократки» [1113] .
1113
MA 4.1, 160 и далее. Перевод И. Гревса.
Впрочем, гётевский «политический символ веры» включает в себя и возражение надворного советника бюргерского происхождения. Графиня совершила правосудие и тем самым подтвердила истинность принципа: «Каждый может правильно судить и порицать только свое сословие» [1114] . К любому осуждению, обращенному вверх или вниз, всегда примешиваются посторонние побуждения, например, зависть к тем, кто выше, или пренебрежение к тем, кто ниже. Каждый метет улицу у своего дома – то же самое верно и в обращении сословий между собой. В этой речи не упоминается лишь о том, что к мудрым прозрениям графиню подтолкнуло давление снизу, в чем косвенно признается и она сама: «Прежде я легче относилась к тому, что мы несправедливо пользуемся своими владельческими правами» [1115] .
1114
MA 4.1, 161.
1115
MA 4.1, 160.
Гёте вскоре отложил работу над пьесой. Несмотря на то что он выразил в ней некоторые свои политические убеждения, и уже поэтому она имела для него особое значение, он все же заметил, что взятая им комедийная интонации не очень подходит к чудовищным событиям во Франции: сентябрьские убийства, арест и казнь королевской семьи, кровавые восстания в провинции, братоубийственные войны и, наконец, начало якобинского террора. Начатая пьеса подходила, скорее, к студенческим волнениям в Йене с их драками на рыночной площади, стычками с солдатами, вандализмом, нарушениями ночного покоя и демонстративным исходом студентов из города. А поскольку для города студенты представляли важный источник дохода, этих волнений хватило, чтобы на несколько дней обеспечить работой Тайный консилиум. Сам Гёте на этот раз тоже присутствовал на его заседаниях.