Гёте. Жизнь как произведение искусства
Шрифт:
Вскоре герцог снова призвал его в поход в качестве сопровождающего. С мая по август 1793 года Гёте в составе союзных войск участвовал в осаде и взятии Майнца. Проживавшие в Майнце друзья революции, среди которых был и Георг Фостер, год назад принимавший Гёте у себя в гостях, воспользовались удобным случаем и под защитой французских войск провозгласили в своем городе республику. Власти решили подавить бунт и наказать непослушных. Гёте стал свидетелем отвратительных сцен, причем и с той, и с другой стороны. Французы изгнали из города всех, кто не мог участвовать в военных действиях, – стариков, женщин, детей. Осаждающие, как отмечает Гёте, проявили «не меньшую жестокость», бросив беспомощных мирных жителей на произвол судьбы, без жилья и пропитания. На протяжении трех недель, в основном в ночное время, город подвергался обстрелу подрывными шашками и зажигательными бомбами. Повсюду вспыхивали пожары. Безветренными летними днями над городом лежала темная пелена дыма. Из окрестных деревень приходили любопытные посмотреть на осаду. Однажды воскресным
1116
WA IV, 10, 87 (7.7.1793).
Город сильно пострадал в эти дни. Причем наибольший ущерб нанесли не победители, проявившие небывалую жестокость при подавлении мятежа. Еще страшнее оказался гнев жителей, обрушившийся на революционеров. Поначалу Гёте не видел ничего дурного в том, что французским солдатам была предоставлена защита, а местным членам Якобинского клуба – нет. Они должны были понести ответственность перед теми, кого ввергли в пучину страданий. «Большое зло содеяли эти люди» [1117] , – пишет он Якоби. Когда же ярость погромщиков переходит всякие границы, Гёте пытается призвать их к порядку – так, по крайней мере, он сам впоследствии описывал свою роль.
1117
WA IV, 10, 101 (27.7.1793).
Вполне возможно, что на самом деле тогда он не мог действовать столь независимо и рассудительно. Во всяком случае, в письмах того времени звучит совершенно иная интонация. Увиденное в эти дни настолько задевало его за живое, что практически парализовало волю. «В моем нынешнем положении меня охватил своего рода ступор, и мне кажется, что избитое выражение “голова не работает” в точности описывает состояние моего ума» [1118] .
Выйти из состояния ступора ему помогла работа над «Рейнеке-лисом» – переводом и переложением средневекового эпоса, где человеческая жестокость явлена в своей животной сути. И когда реальная история становилась все более «кровавой и кровожадной», его спасало лишь «отрешенное» погружение в «неизбежную реальность» [1119] жестокости, фальши и злобы, которая так поразила его в «Рейнеке-лисе».
1118
WA IV, 10, 84 (3.7.1793).
1119
MA 14, 21.
В «Кампании во Франции 1783 года» Гёте так вспоминает о настроении тех дней: «Но я пытался себя спасти и от текущих бедствий века, объявив весь мир негодной юдолью» [1120] .
Глава двадцать первая
Гёте очерчивает свой круг. Любовь, дружба, наука и искусство как основы жизни. Фихте в Йене. Интерес Гёте к философии. Стремительное начало дружбы с Шиллером: «счастливое событие». Первый «обмен идеями»
1120
СС, 9, 400.
Не задолго до возвращения, уже предвкушая радость встречи с Веймаром, где у жителей еще теплится надежда уклониться от разрушительной поступи истории, Гёте пишет Якоби: «Моя скитальческая жизнь и политические настроения людей вокруг гонят меня домой, где я смогу очертить круг, оградив себя от всего, кроме любви и дружбы, искусства и науки» [1121] .
Итак, только любовь, дружба, искусство и наука должны придавать смысл и ценность его жизни. Что касается любви, то домашний очаг и любовь Кристианы делают его счастливым. В собрании двустиший того времени, объединенных под общим названием «Кто-то» и адресованных Кристиане, есть стихотворение:
1121
WA IV, 10, 104 (19.8.1793).
Гёте
1122
MA 4.1, 774.
Теперь Гёте не нужно было прятать свою семью от посторонних глаз. Из охотничьего дома у городских ворот Гёте вместе с сыном и Кристианой переехал в заново отстроенный представительный дом на Фрауэнплан – герцог преподнес другу этот роскошный подарок летом 1794 года в знак благодарности за то, что Гёте сопровождал его в военных походах. 21 ноября 1793 года Кристиана родила третьего ребенка (второй родился мертвым за два года до того) – Каролину. «Вот уже несколько дней, как у Гёте есть еще дочурка, – писала Шарлотта фон Штейн своему сыну Фрицу, – он этому ужасно рад и уже все уши нам прожужжал про свое отцовство» [1124] . Но через две недели ребенок умер. Гёте не находил себе места от душевной боли: он катался по полу, не в силах справиться со своими страданиями.
1123
Там же.
1124
VB 1, 453 (25.11.1793).
Что касается дружбы, то, вернувшись с войны, Гёте стал уделять больше внимания своим дружеским связям. Отныне он чаще писал Кнебелю и Якоби и старался регулярно встречаться с теми, кто жил в Веймаре, в первую очередь с Гердером и Виландом. Когда вокруг бушует стихия, нужно держаться вместе, говорил он друзьям. Переводчик Гомера Фосс, гостивший у Гёте в Веймаре в начале лета 1794 года, пришел в восторг от дружеских встреч в доме на Фрауэнплан: «Гёте обратился ко мне, спросив, почему я так быстро уезжаю, – рассказывает он в одном из писем своей жене, – и не хочу ли я остаться еще на один день. <…> Я пошел с Гердером в его кабинет выкурить трубку. <…> Нас позвали к чаю, и за столом мы встретили Виландов, Гёте, Беттингера и фон Кнебеля. Меня окружили со всех сторон и стали расспрашивать про мои изыскания о Гомере. <…> Ко мне подошел Гёте, пожал руку и поблагодарил за моего Гомера. То же сделал и Виланд. <…> За столом разговор о гомеровском эпосе и его эпохе продолжился. <…> Мне пришлось рассказывать еще про гомеровский род. Все казалось новым и приятным. Мы развесились не на шутку: рецензировали библейских патриархов под несмолкаемый хохот, а Гердер смешил всех в роли адвоката. Пунш и вино лились рекой. Гёте сидел рядом со мной и был в таком приподнятом настроении, в каком его редко увидишь. Разошлись уже после полуночи. По дороге домой Виланд обнимал меня и лез целоваться» [1125] .
1125
Grumach 4, 63 (И. Г. Фосс Эрнестине Фосс, 6.6.1794).
Что касается науки, в которой Гёте также искал опоры в эти тревожные дни, то она стала для него неиссякаемым источником наслаждения. Когда к нему приходили с политическими новостями или мнениями, он любил встретить гостей рассказами о внутренностях лягушки или анатомии улитки. Не оставляли его равнодушными и головные мышцы у козы. Он разрабатывал схемы для масштабного трактата о морфологии растений и животных. Осторожно, кончиками пальцев раскрывал он семенную оболочку соцветий, изучая свойства однодольных растений. Под давлением Гёте герцог выделил из казны средства на создание ботанического сада и института в Йене. Руководить ими был приглашен биолог Карл Бач. Надзор за работой новых заведений входил в обязанности самого Гёте, причем выполнял он их порой даже с бoльшим рвением, чем обязанности директора театра.
К прежним научным интересам добавились новые – оптика и теория цвета. Главную мысль своего учения о цвете, которая оставалась неизменной вплоть до публикации «Труда о природе цвета», Гёте сформулировал еще в дни осады Майнца летом 1793 года: «1. Свет есть самая простейшая, неразложимая, однородная сущность из всех нам известных. Свет не является составным. 2. Тем более составным из цветных компонентов. Всякий свет, который приобрел цвет, темнее бесцветного света. Светлое не может быть составлено из темного» [1126] . Стало быть, светлый свет не может содержать цветовой спектр, как утверждал Ньютон. Цвета, согласно учению Гёте, возникают не «из света», а «на свету», т. е. там, где свет сталкивается с другим носителем. Свет Гёте рассматривает как прафеномен.
1126
MA 4.2, 361 (15.7.1793).