Гибель адмирала Канариса
Шрифт:
— И дай-то Бог, чтобы… Словом, вы понимаете, к чему я клоню.
Отходя на шлюпке, Канарис захватил с собой только бутылку французского коньяку и коробку гаванских сигар из запасов командира. В успехе он не сомневался, а вот настроение фрегаттен-капитана ему решительно не нравилось. Единственное, чего он опасался, — чтобы командир крейсера не приказал открыть огонь еще до того, как с катера сообщат, что его офицер арестован.
И расчет обер-лейтенанта оказался точным: еще недавно этот катер был всего лишь обычной рыбацкой шхуной, и теперь его командир и владелец чувствовал себя польщенным тем, что командир мощного
Канарис попытался объяснить, в каком сложном положении оказалась команда крейсера, и заверить, что она не собирается ни нападать на поселок, ни причинять какие-либо неудобства его жителям. Наоборот, многие рыбаки смогут немного подработать, продавая морякам вино и всевозможные продукты. Однако на дона Нордино, в пропахшей рыбой и водорослями каюте которого они пытались договориться, эти его доводы никакого впечатления не производили.
— В поселке всего лишь четыре сотни жителей, — мрачно просветил Канариса «дон капитан Нордино», как он себя величал. — И очень мало ружей. Поэтому мы хотим жить в мире.
— Разве вам кто-либо угрожает?
— Уже трижды на нас нападали пираты, обосновавшиеся на лесистом острове в десяти милях отсюда.
— Господи, откуда здесь взяться пиратам?! — артистично удивился Канарис.
— В основном это моряки с какого-то затонувшего неподалеку колумбийского судна, к которым присоединились группа беглых чилийских каторжников и несколько непонятно как оказавшихся здесь аргентинцев. В стычках с ними мы потеряли шестерых жителей, в том числе двух молодых женщин, которых эти бандиты похитили. Только поэтому мы сами уговорили пограничного начальника нашего края превратить шхуну «Темуко», названую так по названию поселка, в сторожевой корабль.
— Если вы позволите нашему крейсеру войти в бухту, чтобы подремонтироваться, никакие пираты сюда не сунутся.
— Пираты, возможно, не сунутся, зато вместо них придут англичане и разнесут поселок Темуко из своих орудий, — мрачновато ухмыльнулся дон Нордино. В облике этого человека не было ничего аристократического. Это был грузный неповоротливый увалень, с морщинистым лицом беглого каторжника и взглядом человека, привыкшего к отчаянному риску. — Нет, этот вариант я уже обдумал. Все сложилось бы по-иному, если бы команда вашего крейсера сдалась.
Канарис демонстративно расхохотался, сосредоточенно всмотрелся в выражение лица командира катера и вновь расхохотался.
— Сдаться вам, дон капитан?!
— Не пытайтесь оскорблять меня, обер-лейтенант, — вспомнил о своей испанской гордыне дон Нордино. — Это никогда не остается безнаказанным.
— Тогда почему вы решаетесь оскорблять меня, германца?! Вы всерьез полагаете, что команда лучшего крейсера германского Военно-морского флота сдастся команде вашего катерка из пяти необученных военно-морскому делу рыбаков?!
— Зато мы сделаем все возможное, чтобы ваше интернирование выглядело как можно почетнее. К тому же всегда были бы благодарны
— Но ведь власти сразу же отберут у вас крейсер, дон капитан, чтобы превратить его в свой боевой корабль.
Капитан решительно покачал головой.
— Этого мы не позволили бы, поскольку этот вариант я тоже обдумал. Мы посадили бы крейсер на прибрежную банку и использовали его как приморский форт. Представляете, каким мощным был бы этот форт! Ни один пират на наш остров не сунулся бы. Крейсер в виде форта и шхуна «Темуко» в роли разведывательного корабля. Оставалось бы возвести пару огневых точек на самом острове — а власти поощряют островитян, которые заботятся о безопасности своих островов, каких у нас до сотни, — и наш горный поселок превратился бы в неприступную крепость.
Канарис понимал, что дону капитану нужно выговориться, поэтому сагу его об острове-крепости и крейсере-форте выслушивал терпеливо, всячески изображая и демонстрируя неподдельный интерес. В иллюминаторе плавно покачивались на небольшой волне два грубо сработанных из дикого, почти необработанного камня строения, одно из которых, очевидно, служило рыбацким лабазом, а в другом наверняка располагалась контора местной артели. Весь остальной поселок скрывался за прибрежной грядой, и существование его угадывалось лишь по увенчанному крестом шпилю местного храма.
Нужно было отдать должное капитану Нордино: он не лишен воображения, любил пофантазировать, и Канарис был слегка разочарован, узнав, что мэром поселка, а значит, и губернатором островка, оказался другой человек, местный учитель, — тихий, богобоязненный и нерешительный. На вопрос, почему же так произошло, что мэром оказался не он, дон капитан снисходительно пожал плечами:
— Так решили власти. Хотя какое это имеет значение? Да, со всеми своими хлопотами жители, конечно же, идут к губернатору, но сам губернатор затем идет ко мне. Оказывается, такой порядок вещей устраивает всех, даже наши континентальные власти.
— Главное, что он устраивает вас, — подыграл ему парламентер.
— Вы правильно уловили суть. Кстати, мне хотелось бы осмотреть ваш корабль. Никогда в жизни не был на крейсере, даже на чилийском… если только он у нас имеется… — и капитан вопросительно взглянул на Канариса.
— Вряд ли командир германского крейсера позволит вам это, — как можно мягче ответил обер-лейтенант. — И его можно понять: не положено. Командир чилийского крейсера поступил бы точно так же, — заверил он дона капитана. — Если вас интересует командирская каюта, то вряд ли ее можно назвать апартаментами. Никакого сравнения с каютами некоторых пассажирских лайнеров.
— Уверен, что со временем на вечной стоянке в бухте появится и пассажирское судно… — поделился своими надеждами капитан Нордино. — С детства хотелось пожить на настоящем судне, а не на этом катерке.
Только теперь Канарис вспомнил о корветтен-капитане Марктобе, давно мечтавшем основать некий островной поселок германских моряков. Вот кого следовало послать на переговоры к дону капитану, вот кто сумел бы оценить планы чилийца!
— Однако мы отклонились от сути разговора, ради которого я прибыл на «Темуко». Мой командир откажется воспринимать причину столь затянувшихся переговоров.