Гибель дракона
Шрифт:
Много было забот у атамана Семенова. Свободные часы выпадали редко. Тогда он принимал Настю, если был в Хайларе, а если в ином городе, — другую, но такую же полногрудую, широкобедрую женщину: он с молодости не изменял своему вкусу. Остерегаясь заводить дружбу с русскими (из опасения быть преданным), он тянулся к японцам. Но для них он оставался «низшей расой», они избегали его. Одиночество мучило Семенова, и в часы отдыха он остервенело пил любимую «Зотовскую зубровку». Неограниченное количество ее доставлял сам Зотов. Но где бы ни был, чтобы ни делал Семенов, его ни на минуту не оставляли болезненные думы о России, которую он ненавидел тяжелой, застарелой
5
«Кантокуэн» — «Особые маневры Квантунской армии», условное название стратегического плана нападения Японии на СССР во время Великой Отечественной войны 1941-45 гг.
Особенно кипучую деятельность развил Семенов после того, как узнал о сроке, назначенном немцами для падения Сталинграда. Этот день означал день выступления Японии. Он сам выехал на «исходный рубеж», как называл Хайлар, и прожил там несколько месяцев после той злополучной истории с чемоданом американца. Японцам, как видно, не хватало сведений собственных шпионов, они торопили Семенова, и на какое-то время в Хайлар, поближе к границе, переселился штаб русского атамана. К маленькому домику за поворотом асфальтированной дороги днем и ночью шли и ехали посетители всех званий и национальностей — чаще всего русские, пожилые, убеленные сединами старцы со своими изрядно потрепанными жизнью сынками. Сынков некуда было пристроить, гордость древнего рода, от Рюрика или Мономаха, не позволяла заняться простым трудом...
— Ваше превосходительство! — просительно говорил представительный генерал в отставке, покручивая седые, вразлет усы. — Вы сами военный. Вы дворянин. И понимаете, что значит честь мундира! Я пятьдесят лет верой и правдой служил моему государю-императору — вечная ему память! — и хочу видеть в сыне моем честного офицера доблестных русских войск.
— Все, что смогу, ваше превосходительство. Славному роду князей Ухтомских я всегда готов служить... Кстати, князь, — словно только что припомнив, спросил Семенов, — это, случаем, не ваш родственник служил у красных? Машинистом на паровозе, кажется.
— Ваше превосходительство! — старик вскочил, словно под ним внезапно загорелось кресло. — Среди князей Ухтомских не было и не будет предателей! Эта чернь брала наши фамилии в реформу императора Александра Благословенного... Я даже подумывал сменить фамилию. Но древность рода... мои связи, знакомства, родословная книга...
— О, я понимаю, — учтиво поклонился Семенов, — простите. Кажется,
Пока старый князь пил для успокоения стакан сельтерской, на три четверти разбавив ее коньяком, Семенов приказал лакею пригласить в кабинет молодого человека.
— Он дисциплинирован, службу знает превосходно, — Ухтомский помолчал и значительно добавил. — Россию тоже. Прекрасно говорит на трех языках: японском, английском, русском.
У дверей остановился и замер в почтительной позе тридцатилетний мужчина с синими мешками под глазами и налитым кровью носом. Поморгав опухшими от беспробудного пьянства веками, он через силу выдавил:
— Честь имею... — руки его дрожали.
Семенов, поджав губы, пристально оглядел молодого князя и остался доволен. Вид неказист, но ему нужны деньги. Пропил все. Видать, добрался уже до папашиного портсигара.
— Будете учиться, князь! — строго сказал Семенов, тряхнув плечами. — Этой зимой — в дело. Обмундирование, питание, казарма — бесплатно. Жалованье...
— Буду получать я, — твердо и решительно проговорил Ухтомский-отец.
— Папа... — пытался возразить сын, сделав шаг к столу.
— Серж! — важно поднялся генерал. — Ты меня знаешь. Перед тобой — карьера. Умей служить и не огорчай своего старого родителя.
Он подошел к сыну и, обняв его, трижды потерся своей дряблой щекой о такую же дряблую щеку будущего офицера.
— Документы и деньги на проезд получите у секретаря, — деловым тоном сказал Семенов, прерывая родственные излияния. — Пропьете, повезут в арестантском вагоне.
— Я провожу его, — вызвался старый князь, разумно полагая, что сын, безусловно, пропьет все. — Он будет на месте точно в срок.
Семенов устал. Завтра чуть свет нужно быть на границе. Говорят, русские копают противотанковый ров, его нет на карте. Осенью предстоит разведка боем, нужно выбрать место, осмотреть скрытые подходы заранее. После можно будет насторожить противника, а пока, до осени, еще все забудется. Пыхтя и отдуваясь, без доклада вошел Родзаевский, приземистый, толстый, всегда покрытый липкой испариной.
— Григорий Михайлович! — начал он, не здороваясь. — Вы совсем забыли нас! — он плюхнулся в кресло. — Вот уже два месяца я не получаю ни копейки! Это же невозможно. Вы приказываете вербовать новых членов, а чем я буду им платить? И так в «Союзе» дела далеко не блестящи, вы, вероятно, из моей последней докладной записки все поняли, — он вытер потное лицо большим клетчатым платком.
— Я был лучшего мнения о вас, Константин Владимирович, — сухо ответил Семенов. — Еще тогда, когда вы только начинали организовывать русских... — он иронически усмехнулся, — русских фашистов, я вам сразу же указал на непопулярность такого названия.
«До чего противное, лягушечье лицо у этого выродка», — подумал Семенов и отвернулся к окну. Родзаевский пожал плечами:
— Но мы немало сделали, Григорий Михайлович. Лучшие кадры вы берете к себе. И еще не было причины обижаться на меня за плохую подготовку этих людей.
Глядя на сердитое лицо атамана, Родзаевский думал: «Скаред! Огребает тысячи, а других держит на голодном пайке». Но говорил льстиво:
— Вы, как всегда, оказались прозорливцем. Но что я могу сделать сейчас? И японцы настаивают...
— Эх, Константин Владимирович, Константин Владимирович! — вздохнул Семенов, доставая чековую книжку. — Мало, ох мало нами сделано!
— Разделяю вашу скорбь, Григорий Михайлович, — сочувственной скороговоркой отозвался Родзаевский, жадно следя за пером атамана.