Гибель и возрождение

Пирс Йен

— Мне неприятна его постановка.

— И все же.

Отец Жан кивнул и с тяжелым вздохом ответил:

— Ну что ж… насколько я знаю, семьи у него нет, во всяком случае, он ни с кем не общается. Фактически и друзей у него нет — ни внутри, ни за пределами ордена.

— А враги?

— Он не очень популярен у братьев; конфронтация началась с момента его избрания, хотя, думаю, любому было бы непросто занять это место после отца Чарлза.

— В чем выражалась конфронтация?

Отец Жан долго подбирал слова.

— Орден переживает нелегкие времена, —

сказал он наконец. — И, вступив в должность, отец Ксавье начал искать выход из сложившегося положения. Лично я убежден, что он избрал неверный путь, но вместе с тем признаю, что он действовал из лучших побуждений. Он не стал, как некоторые, прятать голову в песок и замалчивать проблемы. Он пытался их решить, хотя я во многом с ним не согласен.

— Что конкретно вы имеете в виду?

— Мы по-разному видим будущее ордена. У нас сейчас очень остро встал вопрос самоопределения. Орден должен развиваться в ногу со временем. В наш век недостаточно просто молиться о процветании общества, а добрые дела многие люди делают куда успешнее нас. Тогда зачем мы? В нашем распоряжении есть очень хорошие люди и немного денег. Но есть ли толк от того и другого? В чем состоит наше служение Господу?

— Часть братьев хочет покинуть орден?

О нет, так сказать нельзя. — Отец Жан позволил себе легкую ироническую улыбку. — Вопрос в том, куда мы должны направить свои усилия. Некоторых заботит вопрос пополнения казны. Для благих дел, разумеется.

— Ну конечно.

— Церковь как институт пытается найти свое место в обществе, и процесс этот длится на протяжении уже нескольких веков, и метания в последние пятьдесят лет — лишь вершина айсберга. Основная суть проблемы: идти ли нам старой проторенной дорогой или в корне изменить подход к делу? Что правильнее: стараться изменить мир или поддаться самим влиянию меняющегося мира? С этой проблемой столкнулись все традиционные религии — вы, наверное, заметили это.

Флавия кивнула:

— Только я не понимаю…

— Мы не ощущаем притока свежих сил. Как я уже сказал, в орден вступают только люди из стран третьего мира. У нас всего тридцать братьев моложе тридцати пяти лет, и практически все они приехали из Африки и Южной Америки. Руководят орденом в основном итальянцы и французы — французов даже больше, но всем им уже за шестьдесят. Штаб-квартира ордена находится в Европе, и большая часть средств расходуется также в Европе. Значительное количество братьев — за перемены, почти столько же — за то, чтобы оставить все, как есть. Вот такова вкратце проблема. Спор на эту тему разжег бурные страсти в наших рядах.

— А что предлагал отец Ксавье?

— Сейчас это не существенно.

— Это решать мне.

— Отец Ксавье и те, кто поддерживал его, хотели, чтобы орден помогал нуждающимся и занимался образовательной деятельностью. Он хотел вложить заработанные деньги в расширение ордена и миссионерские проекты в африканских странах. Деньги он собирался получить, продав кое-что из нашей собственности. Я всячески противился этому плану, но не уверен, что большинство поддержало бы мою точку зрения.

—

Понятно. А какую собственность он собирался продать? Уж не Караваджо ли?

— К сожалению, именно его. И это было только начало. Несколько дней назад мы собрались, чтобы обсудить дальнейшую стратегию. К счастью, его предложение отклонили.

— И что это означает?

— Что мы не дали ему разрешения что-либо продавать.

— У вас мало денег?

— Не знаю. Мы небогаты, это точно, но два года назад, когда я по должности имел доступ к сведениям о финансовом положении ордена, мы были не так уж и бедны.

— А почему такая мысль пришла ему в голову? Кто-то предлагал купить Караваджо?

— Мне об этом ничего не известно.

Отец Жан замолчал, осознав вдруг, что и так уже рассказал слишком много.

— И кто сейчас ведет дела вместо него?

До тех пор, пока ситуация не прояснится — в том смысле, сможет ли отец Ксавье вернуться к исполнению своих обязанностей, — мы находимся в подвешенном состоянии. На это время руководство переходит к старшему из братьев.

— То есть к вам?

Он кивнул:

— Мне не хотелось бы взваливать такую ношу на свои старые плечи. Но я посвятил ордену всю свою жизнь и потому сейчас, в момент кризиса, просто не имею права снять с себя ответственность за происходящее.

Флавия улыбнулась.

Из него получился бы прекрасный политик, подумала он. Ей показалось, что глаза его заблестели от предвкушения открывающихся возможностей.

— О'кей. С этим пока закончим. Что вы делали прошлой ночью и сегодняшним утром?

Отец Жан сказал, что распорядок ордена не оставляет выбора. До шести вечера он работал в библиотеке, потом отстоял вечернюю службу, поужинал, около часа читал, еще раз сходил в часовню и в десять отошел ко сну.

— Утром я встал, сходил в часовню, примерно час провел в молитве, позавтракал и в семь приступил к работе. Я был в библиотеке, когда отец Поль пришел ко мне сообщить об ужасной трагедии.

— Вы хорошо спите?

Он пожал плечами:

— В общем, да. Мне не требуется долгий сон; старики все такие. Обычно в три часа ночи я просыпаюсь и читаю книгу.

— Так было и прошлой ночью?

— Да.

— И что вы читали?

Отец Жан отвел взгляд в сторону.

— Приключенческие рассказы, — ответил он. Флавии удалось сохранить серьезное выражение лица. — Мне присылает их племянник. По прочтении я раздаю их другим братьям. Они так занимательны — мы их буквально проглатываем.

— И это… э-э… — Флавия понимала, что напрасно задает этот вопрос, но, представив себе монахов, жадно читающих в ночи о приключениях романтических героев, не смогла удержаться.

— Вы хотите знать: разрешается ли нам это? — с улыбкой спросил отец Жан. — А вы считаете, мы должны читать исключительно Евангелие от Иоанна и книги, рекомендованные Ватиканом? О да. Раньше это было запрещено, но теперь нам разрешили более тесный контакт с внешним миром в целях его познания. Это стало даже поощряться — в определенных границах, конечно.