Гибель Иудеи
Шрифт:
— Остановись, — перебил он мрачно. — Женщине не подобает судить о поступках мужей. Но я прощаю тебя, ты дочь обвиненного. — Затем он сказал чужестранцу, стоявшему за ним и смотревшему с ненавистью на девушку: — Скажи ей сам, Оний.
Лицо Ония засветилось торжеством.
— Я, Оний, друг и доверенный благородного первосвященника Матии бен Теофиля, еще раз утверждаю это и готов сказать всякому в лицо. Иоанн из Гишалы — виновник смерти иерусалимских знатных родов. Он хотел завладеть Иерусалимом и действовал из преступного честолюбия, которое давно заглушило в нем мысль о родине. Да погибнет изменник, Иоанн из Гишалы…
Возгласу
Флавий Сабиний стоял, ошеломленный несчастием, обрушившимся на него и на его возлюбленную. В первый раз он увидел призрак раздора, который уже давно вступил в стены Иерусалима; здесь, в тихой Мазаде, он еще был не виден. Им овладели страх и печаль за судьбу этого народа.
Он понял, что Рим сумеет воспользоваться смутой в лагере врагов.
— Ты сама понимаешь теперь, девушка, — сказал Симон бар Гиора Тамаре, — дочь врага отечества становится для нас не тем, чем была дочь союзника и друга. Поэтому, как это мне ни горько, но ты будешь продолжать путь не вместе с женами и детьми, а рядом со мной и под стражей. Это тяжело для девушки, но я надеюсь, — сказал он и с улыбкой взглянул на стоящего около него Флавия Сабиния, — что моими усилиями и при помощи нашего друга удастся смягчить твою участь.
Она едва слышала его слова и очнулась лишь тогда, когда услышала глухой голос Сабиния:
— Что ты намерен предпринять, повелитель?
Симон бар Гиора побледнел, потом резкая краска покрыла его щеки и глаза сверкнули.
— Нужно освободить Иерусалим от убийц и очистить храм от преступников, проливших кровь. Не возражай, — вскипел он, когда Сабиний попытался что-то сказать. — Это решено.
Когда на следующий день солнце взошло над зубцами крепости Мазады, оно уже не осветило обычной суеты просыпающегося военного лагеря. Оставлен был лишь маленький отряд для защиты крепости от внезапного нападения. Но к северу, по направлению к Геброну, извивалась длинная колонна вооруженных людей с Симоном бар Гиора во главе. Рядом с ним шел Оний. Насмешливая улыбка искривила его губы, скрытая бородой, когда он оглядывался на идущих за ними вооруженных людей. «На этот раз ты не уйдешь от меня, Иоанн», — сказал он про себя.
Носилки Тамары окружены были стражей. Сабиний ехал рядом с ней. Она встречала его грустной улыбкой каждый раз, когда он нагибался, чтобы сказать ей несколько слов утешения. Она касалась рукой иерихонской розы, которую носила при себе, и глаза ее полны были слез. Когда же ты раскроешься, таинственный цветок?
Снова вспыхнула в Иерусалиме междоусобная распря. Симона бар Гиора первосвященник бен Теофиль встретил как спасителя, и тотчас же после его прибытия началась осада храма, защищаемого Иоанном из Гишалы. Снова полилась кровь лучших граждан города. Оний уже полагал, что цель его достигнута и Иерусалим совершенно обескровлен В это время пришла весть, что Веспасиан завладел Египтом и послал Мукиана в Италию против Вителия, что Вителий убит римской чернью, а Тит направляется с огромным войском в Иерусалим, чтобы, покорив иудеев, окружить победоносным ореолом имя Флавиев.
Понимая, до чего иерусалимские распри опасны ввиду приближения Тита, Иоанн из Гишалы принял
— Пустите меня, друзья, молил он. — Я уже давно чувствую, что слишком слаб, чтобы управлять Иерусалимом. Преступно пролитая кровь гнетет меня, а коварный враг внутри, — он указал на грудь, из которой исходили хрипящие звуки, — застилает мне взор. Я разучился быть вождем. Молодая сила должна вытеснить немощную старость. Малодушие и раскаяние пригодны в келье грешника, но им не место управлять отчизной, и потому…
Он вытянул исхудалую дрожащую руку по направлению к палатке Симона бар Гиона. На его возбужденном лице видно было непоколебимое решение сдаться.
— Это будет гибелью для всех нас, — проговорили все, опустив головы.
— Лучше погибнуть нам, чем Иерусалиму, — сказал Иоанн и сделал знак слугам нести вперед носилки.
Симон бар Гиора принял его, окруженный войском. Он поднялся навстречу больному Иоанну, и тот с огромными усилиями встал из носилок и приблизился к нему с опущенной головой.
— Я пришел к тебе, — сказал тихо Иоанн и поднял свой взгляд на мрачное лицо Симона. — Старость пришла к юности, прошлое к будущему. Я хочу, чтобы ты понял, что отечество гибнет из-за нашей распри.
Симон бар Гиора рассмеялся.
— Из-за нашей распри? — повторил он резко. — Кто же виновник несчастья, кто навлек на Иерусалим гнев Божий? Я не был сторонником знатных родов, но я враг лжи, выдуманной твоим безграничным честолюбием. Не думай, что ты можешь меня обмануть, как ты обманул своих сторонников. В моих руках доказательства твоей измены, и потому, несмотря на перемирие, я воспользуюсь возможностью расправиться с тобой.
Он схватил за руку стоявшего перед ним Иоанна и заставил его встать на колени.
— Смотри, народ иерусалимский, смотри на Иоанна из Гишалы, изменника своей родине! — крикнул Симон.
Возгласы негодования послышались из группы сторонников Иоанна, пришедших с ним. Они столпились вокруг него, защищая его своими телами, впереди всех был Регуэль, который спешил поднять отца с земли. Но Иоанн не позволил этого.
— Оставь, — сказал он. — Это справедливая кара. Я давно хочу искупить свою вину пред Богом. Ты не знаешь, как я страдаю. Для меня отрада лежать здесь в пыли и чувствовать карающую руку Господа.
Регуэль приходил в отчаяние. Смятение увеличивалось, галилеяне уже хватались за мечи, чтобы обороняться, а под предводительством Хлодомара из храма спешил отряд зелотов. Битва казалась неизбежной. Но вдруг среди воинов показалась женская фигура. Она опустилась на землю рядом с Иоанном из Гишалы, все еще стоявшим на коленях, и обняла голову старика.
— Тамара, — вскрикнул он. — Тамара, это ты?
— Да, — ответила она, рыдая и целуя его руки. — Это я, твоя Тамара, твое дитя. Но…
Она обернулась к бар Гиоре. Он обнажил меч и встал во главе своих людей, чтобы вести их против галилеян и зелотов. Она быстро вскочила и откинула назад волосы, опустившиеся ей на лицо от резкого движения. Глаза ее сверкнули, и, встав между воинами, она сказала громко: