Гибель Лодэтского Дьявола. Второй том
Шрифт:
________________
Тьма, гонимая светом серого неба, сгущалась в центре и смутно вырисовывалась в лицо градоначальника, его бородку с проседью и новую черную току. Ортлиб Совиннак размывался в синеватой, сумеречной пелене. Его голос доносился издалека, как если бы Маргарита снова тонула в бочке и слышала звуки из-под толщи воды. Сознание возвращалось медленно, с чувством холода и болью в висках. Невеста, неподвижно лежавшая на скамье, казалась себе выбирающейся из темного колодца.
– Ну же, любимая, приходи в себя, – услышала Маргарита голос Ортлиба Совиннака. – Как же ты меня напугала! – похлопал он ее по щеке.
Краски возвращались, насыщая листву за спиной Ортлиба Совиннака
– Я… потеряла сознание в храме? – услышала она себя и не узнала: голос был слабый, лишенный жизненной силы.
– Да, любимая, – поцеловал ее Ортлиб Совиннак в обе щеки. – Перепугала нас… Но обвенчаться мы успели: свидетели расписались в храмовой книге и епископ Камм-Зюрро заверил ритуал. Ты теперь моя… – легко поцеловал он ее в губы. – Русалка моя, – вздохнул мужчина и сильнее прижал к себе девушку.
Он сидел на скамье рядом с храмом, в самом начале кладбища, где возвышался белый склеп герцогов Лиисемских. Маргарита полулежала на руках своего мужа. Никого больше, кроме него, рядом с собой она не видела.
– Когда я был маленьким, – говорил Ортлиб Совиннак, – то жил около Веммельских гор: почти деревня – ничего особенного, кругом одни рыбаки… Там бухта была, которая звалась Русалочьей, потому что когда-то один рыбак поймал там в сети русалку. Давным-давно… Бухта, если смотреть на нее со скал, была изумительного зеленого цвета с очень прозрачной водой. Я там днями пропадал лет с десяти или раньше – высматривал свою русалку, – и так до четырнадцати, пока навсегда оттуда не ушел. Сначала хотел сокровище, что русалка дает за свою свободу, но потом уже хотел иметь свою русалку… – тихо засмеялся он. – Свою русалку и ничью иную, – нежно погладил Ортлиб Совиннак лицо Маргариты, вытирая с него капли дождя. – Когда я тебя впервые увидел, то твои глаза были цвета той бухты – изумительные… зеленые и прозрачные. И сейчас они такие же… И я сразу влюбился. А чем больше узнавал тебя, тем сильнее и сильнее влюблялся.
Девушка ему улыбнулась.
«Чего я так боялась? – промелькнуло у нее в голове. – Он замечательный!»
– Прости… Я уже опозорила тебя – сразу… да еще и в храме.
– Нууу, ты меня предупреждала, – усмехнулся он. – Я был готов… Даже к этому… Перетревожилась?
– Кажется, да… И, кажется, я толком не кушала дня три… Со дня юпитера…
«С тех пор как была в храме Благодарения», – чуть не сказала она.
– Это мы скоро поправим! – ответил градоначальник и, став серьезным, поцеловал ее снова – на этот раз так же, как и в беседке: долго, медленно, проникая глубже и будто выпивая из Маргариты остатки сил.
Потом он донес ее на руках до дороги, где их ждали гости.
– У госпожи Совиннак легкая слабость! – громко сказал им градоначальник. – Обычные волнения юной особы в самый важный для нее день. В дорогу. Нам следует поспешить, если мы не хотим промокнуть.
Его большой вороной конь, достойный рыцаря в турнирных доспехах, по команде подогнул ноги и опустился перед хозяином. Маргариту Ортлиб Совиннак усадил на свои колени, боком. Обнимая обессилевшую девушку, он пустил коня по дороге мимо домика Марлены.
«Госпожа Совиннак, – прошептала про себя невеста. – Госпожа Маргарита Совиннак!»
________________
Дождик начинал набирать силу, когда свадебная процессия подъехала к темно-красному дому градоначальника. Пегая Звездочка, в попоне и с намокшим пером, непонимающе косила голубым глазом на свою хозяйку, которая предпочла ехать в объятиях большого мужчины и даже устало положила голову тому на плечо. На прощание Маргарита, как всегда делала, прижалась
– Пойдем же в дом, – позвал Маргариту муж. – В моей конюшне кобылу согреют и накормят. И тебя кормить пора, а то уж так перемодничала ради фигуры, что едва на ногах стоишь, – смеялся он. – И прочие скоро попадают! Твои подруги, что в тягости, вот-вот тоже свалятся с голоду.
Он опустил свою широкую левую ладонь на тыльную сторону правой руки девушки (взял ее за пальцы так, как в Орензе муж брал руку жены) – и ввел Маргариту через раскрытые прислужниками двери в свой дом. Немногочисленные гости и слуги им захлопали. Со стороны Ортлиба Совиннака присутствовали только его дочь Енриити, Диана Монаро и Идер. Огю Шотно вернулся к заболевшей супруге.
Гости со стороны невесты, кроме Гиора и Оливи, войдя в дом, притихли: простор комнат и их убранство поначалу подавили веселье. Ортлиб повел всех в парадную залу, какая оказалась больше, чем весь зеленый дом Ботно. Еще у входа в нее гости увидели красный балдахин, нависавший крышей над отдельным столом для жениха и невесты. Второй стол у окон предназначался для приглашенных на застолье. Камин на противоположной от окон стене подпирал потолок; по обе стороны от него, будто караульные, встали высокие буфеты для напитков и угощений; с их полок хвастливо показывала себя расписная и позолоченная посуда. Вся обстановка была массивной, основательной, из темного дерева с резьбой, – мебель, сделанная на века, если не на тысячелетия. Тяжелые красные портьеры спускались к полу из черного сланца, в центре белела мозаика с орензской звездой. Между окон и на трех стенах поблескивали черненым оловом декоративные щиты с соколами; их разбавляли два портрета в полный рост, выполненные на вытянутых досках. С картины слева стройный, сорокалетний Ортлиб Совиннак смотрел на себя, грузного и поседевшего. С другого портрета покойная хозяйка этого дома, тоже одетая в подвенечное, красное платье, удивленно уставилась на новую супругу своего мужа. Деревянный барельеф, обрамлявший потолок, изображал сцены из жизни святого мученика Эллы: урожденный единственным наследником обширных земель, он сначала выбрал воинский путь, но после проникся верой, стал монахом и истязал себя лишениями вплоть до восхождения на крест. Судьбоносную для Лиисема встречу мученика и Олфобора Железного рассказывали цветные витражи в верхней, закругленной части окон.
Парадная зала, обставленная со старомодной строгостью и впечатляющим размахом, будто бы пропиталась тенями мрачной эпохи Альбальда Бесстрашного. Маргарита, как и ее родные, чувствовала себя здесь скованно, но музыканты на балконе заиграли легкую мелодию – и гости повеселели. К градоначальнику из буфетной комнаты выбежали борзые собаки: три из них – невысокие, рыжие, в светлых носочках на тоненьких ножках и с белой мордой; четвертая – большая, грациозная и совершенно белая.
– Ааа, мои хорошие девочки, – расцвел градоначальник, наглаживая собак. – Это Алти, Ильта, Дари и белая – это Альба, – представил он собак Маргарите. – Все суки… И меня любят до безумия, а я их. Вот, ваша новая подруга, – показал он собакам на жену.
Собаки с дружелюбием отнеслись к «новой подруге», лишь белоснежная Альба неприязненно зарычала, когда Маргарита захотела ее погладить.
– Ревнует! – смеялся довольный градоначальник. – Не бойся, она не укусит. Эти собаки незаменимы для охоты на зайцев, а вот для охраны они не годятся – их самих надо охранять: уж очень они ласковые и доверчивые к людям. У Альбы, у единственной, есть норов, на то она и красавица… Диана, мона Монаро, – посмотрел он на холодную, статную блондинку, – проводите госпожу Совиннак и других уважаемых дам в женские покои.