Гибель «Русалки»

Йерби Фрэнк

– Фиби… – попытался прервать ее он.

– Поэтому, если хотите взять меня силой, сделайте это, масса Гай. Я не буду сопротивляться. Но думаю, что завтра вы проснетесь и вам будет очень стыдно и тошно из-за того, что вы совершили поступок, недостойный настоящего мужчины. Хотите, чтобы так было, давайте… Хотите оставить меня с ребенком, который по закону будет собственностью Мэллори, а это будет ваш сын, в жилах которого будет течь ваша горячая кровь, и он станет вещью, которую можно будет продать, как какого-нибудь

мула…

– Фиби!

– Давайте действуйте. Я ведь даже прошу вас. Но не думаю, что вы сами себя когда-нибудь простите…

И только тогда она увидела, что по его загорелому лицу, искаженному душевной мукой, струятся слезы.

– О! – всхлипнула она. – Простите меня! Я не хотела сделать вам больно, масса Гай. Простите, я так виновата, любите меня, если хотите, если вам от этого будет легче…

– Нет, – сказал он хриплым голосом. – Это я виноват перед тобой, Фиби. Мне больно и стыдно. После всего, что ты сделала для меня. А я пришел и набросился на тебя, как дикий зверь, и…

– Не вините себя, масса Гай. Вы молоды и нуждаетесь в любви. Многие были бы счастливы дать вам все, что вы хотите, когда бы вы этого ни захотели. Жаль, что я такая сумасшедшая дура, куда как лучше было бы, умей я вести себя вольно. Тем более – я не надеюсь когда-нибудь получить то, что хочу, никогда…

– Почему же? Ты можешь выйти замуж за человека своего круга. Не негра, а какого-нибудь красивого мулата или квартерона. Да ведь их полно в поместье Мэллори…

– Нет, – сказала Фиби спокойно. – Я не могу. Мне нужен мужчина, масса Гай.

– А что же они?

– Они не мужчины. Вот вы – мужчина. Хотя вы и молоды, но вы уже мужчина. А эти мальчики никогда не повзрослеют, доживи они хоть до девяноста лет. Они совсем другое дело…

– Я тебя не понимаю, – проворчал он.

– А вам и не надо понимать, – сказала Фиби с улыбкой. – Просто относитесь ко мне хорошо, масса Гай, и этого достаточно. Это все, что я прошу…

Она ласково взяла его левую руку в свою, так что стал виден неровный полукруг шрама, оставленного собачьими клыками, все еще воспаленный и красный на фоне его загорелой кожи.

– Вот, – сказала она. – Вот он здесь, этот шрам. Этот знак, символ мужества и доблести, масса Гай…

– Ты совсем спятила! – сказал Гай и попытался выдернуть руку, но она крепко держала ее.

– Может быть, – ответила она, – но с этим я ничего не могу поделать. Это знак мужчины. А мужчина без долгих раздумий идет и делает то, что нужно сделать. Вы не рассуждали, что важнее: ваши руки или горло массы Килрейна, ведь правда? Просто сделали то, что было нужно, это у вас в крови. Поняли, что я хочу сказать?

– Нет, не понял. Почему бы тебе не согласиться на парня, за которого можно выйти замуж, как положено? Не понимаю…

Она прижалась головой к его плечу. Он почувствовал приятный запах ее волос, их чистоту.

– Послушайте, –

сказала она решительно. – Дайте мне сказать и не перебивайте меня. Женщина – одинокое создание, полное печали. Она слаба и тянется к тому, кто силен. Ей нужен мужчина, о чем я уже говорила. А мужчина не может быть рабом. Его нельзя купить и продать, как мула, выгнать кнутом работать на чужом поле. Никогда. А тот, с кем можно это проделать, не имеет права считать себя мужчиной, он даже не знает, что такое власть и доблесть…

– У них и не было возможности узнать это, – сказал Гай. – Что же им остается делать?

– Умереть, – сказала Фиби просто. – Вот взять вас. Если бы вас ударили плеткой из кожи черной змеи, приказали бы вам идти пахать или собирать хлопок, вы бы тотчас убили такого человека. Даже если бы знали, что потом убьют вас, все равно это ничего бы не изменило. Возможность умереть вас бы не испугала. Вы бы смело встретили смерть, протянули бы руки, чтобы обнять ее, как возлюбленную, но никогда бы не склонили голову перед человеком, не стали бы думать о выгоде и позорить себя. Разве я неправду говорю?

– Ты права, – сказал Гай. – Но какой прок женщине от мертвеца? Растолкуй мне, Фиби.

– Куда больший, чем от живого труса. Так у нее хоть будет что вспомнить. Кроме того, смерть – не единственный выбор. Мужчина мог бы бежать и взять меня с собой. Это его право. Вот на что у него нет права – так это спать со мной и наделать детишек, которыми будут владеть другие люди, как вы владеете вашим серым Пегом, и которых они могут продать, как выводок свиней…

Гай распрямился и внимательно посмотрел на нее.

– Боже правый, Фиби, – сказал он. – Как ты можешь так думать?

– Я настоящая женщина, Гай, как вы – настоящий мужчина.

Она наклонилась и поцеловала его.

– Не будем больше говорить о грустном, масса Гай. Да и возвращаться нам пора, становится поздно.

– А куда ты спешишь? – спросил Гай. – До темноты еще далеко.

– Из-за массы Кила. Он стал таким подозрительным. Сегодня утром следил за мной. Еле-еле сумела удрать.

– Проклятие! – выругался Гай, понимая, что ничем не может ей помочь. – Что это на него нашло? Разрази меня гром, если я понимаю, какое ему до тебя дело!

Фиби пожала плечами:

– Думаю, это просто любопытство. Не обращайте внимания, а впрочем, все равно…

– Все равно?

– Он ведь не знает, где я. А теперь поедем, Гай.

Они выехали из леса. Фиби сидела позади Гая на Пегасе, ее руки обвивали его талию. А он, погруженный в свои мрачные раздумья, со взором, обращенным в глубь себя, не видел другого всадника, пока не почувствовал, как Фиби конвульсивно сжимает его, не услышал, как она, прерывисто дыша, выталкивает из себя слова, словно пытаясь преодолеть охвативший ее ужас: