Гибель великого города

Рагхав Рангея

— Виллибхиттур! — вскрикнула Нилуфар. В ее голосе слышались рыдания.

Как благороден и велик этот человек! Он поднял с земли брошенный Нилуфар кинжал и протянул его Вени! Покой небытия он ценит дороже суетного шума жизни!

И как низка эта женщина! Даже благородство поэта не побороло в ней звериную жестокость.

Нет, если Нилуфар еще может быть счастливой, то только рядом с ним, — ключи, бьющие из прохладных глубин этой великой души, потекут в пустыне ее сердца, и тогда поднимутся густой рощей зеленые деревья там, где сейчас

лишь песок и камни…

— Виллибхиттур! — заговорила египтянка. Отныне я обрела бессмертие. Я забуду всю свою надменность, я забуду ядовитый мрак своего прошлого, дай мне припасть на одно мгновение к твоим ногам! Как велик ты, поэт! Ты выше созвездия Семи мудрецов [14] … Ты благородный… великий… не знающий страха…

Устыженная Вени бессильно опустилась на землю. Ей казалось, что Виллибхиттур издевается над ней.

— Купец — злобная собака, а не человек, — продолжала Нилуфар. — Сегодня я осмелилась не поверить тебе, Виллибхиттур. Прости меня!

14

Созвездие Семи мудрецов — Большая Медведица.

Она упала на колени и схватила руку поэта.

— Нет, не прощай меня! Человек, подвергнутый наказанию, очищается от невыносимой муки раскаяния. Поэт, для тебя я готова оставить все! Ты подаришь мне свою любовь, и я очищусь от всех своих грехов. Виллибхиттур, не давай убить себя! Если нужно кровью насытить адскую жажду Манибандха, отдай ему мою кровь! Ты должен жить, поэт! В мире мало хороших людей. Не для себя, а для меня, для всего мира ты должен жить…

Египтянка разрыдалась. Поэт поднял ее с земли.

— Ты плачешь, Нилуфар?

— Госпожа! — вдруг закричала Хэка. — Клятвопреступница сбежала!

Вени была далеко. Она мчалась по песчаному берегу и звала: «Возничий! Возничий!»

Поэт и Нилуфар, ошеломленные, посмотрели друг на друга. Неужели танцовщица так дорожит своей жизнью? Неужели она испугалась, что ее убьют?

— Нилуфар, ее нужно догнать! — предложила Хэка. — Прикажи, я подам колесницу.

— Не нужно. Она и так трясется от страха!

— Змея уползла рассерженной, — недовольно заметила Хэка. — Нельзя было упускать ее живой!

Эти слова будто разбудили Виллибхиттура. Он закричал:

— Вени! Вени! Вернись… Вени! Я вырву свое сердце и отдам его тебе! Не уходи, Вени! Я умру у твоих ног, если ты хочешь моей смерти. Только скажи мне сама об этом! Вени, вернись…

Звуки его голоса далеко разносились по берегу и пропадали над волнами Инда, — веками мчатся бурлящие воды, глухие и бесчувственные к людскому горю.

Руки Виллибхиттура безвольно упали вниз. Он как потерянный смотрел в темноту. Нилуфар жалобно молила:

— Не удерживай ее, Виллибхиттур! Эта женщина недостойна твоего великодушия! Ей хотелось хитростью одолеть тебя. Будь в ней мужество,

разве она сбежала бы?! Рядом с тобой она словно тень величественной кокосовой пальмы! Ты страдаешь по пей, поэт и певец? Забудь эту обманщицу, она не заслуживает даже твоего взгляда…

— Замолчи, Нилуфар. Ты встала преградой между нами! Ты погубила мою любовь, мое счастье!

Нилуфар вдруг ощутила удар в сердце, ей почудилось, что вновь загрохотала земля. Поэт считает ее виновной во всем! Он оправдывает танцовщицу! Или это все — искусная игра? Но почему он так спокоен?

Египтянка опустила голову. Она была подобна цветку, в чьи лепестки вонзился шип. Кому она нужна? Мир, о котором она мечтала, не принял ее…

Вдруг она увидела, что поэт уходит. Нилуфар хотелось крикнуть, остановить его, — но по какому праву могла она это сделать? Он не принял ее нежности, ее любви. Как он жесток, как бесчувствен! И чем дальше уходил Виллибхиттур, тем нестерпимей становилось желание окликнуть его. Но вот он исчез за деревьями. Ушел, так и не поняв ничего! Нилуфар упала на землю и зарыдала.

— Виллибхиттур! — жалобно вскричала она, но поэт уже не мог ее услышать.

Хэка опустилась на песок рядом с ней и положила ее голову к себе на колени.

— Хэка!..

— Он ушёл, Нилуфар, — ответила рабыня, поглаживая ее волосы. — Слезы бессильны! Здесь опасно оставаться. Идем!

— А есть ли теперь для меня безопасное место? — с горечью проговорила египтянка.

— Нилуфар! — с нежностью и укоризной сказала Хэка.

Египтянке стало стыдно. Как посмела она думать, что все ее покинули? Нет, пусть она многое потеряла, зато приобрела прежнюю Хэку! Теперь Хэка не станет звать ее госпожой. Покровы сердца разорваны, гнездо страданий опирается теперь на ветви сочувствия подруги и уже не так тяжко обременяет душу.

Нилуфар поднялась на колесницу. Хэка снова взяла поводья.

— Теперь куда, Нилуфар? Домой?

— Домой? Нет! Туда ехать страшно! Эта трусливая тварь уже, верно, обо всем рассказала Манибандху.

— Куда же поедем?

— Не знаю!

Щелкнув бичом, Хэка прикрикнула на буйволов, и те повернули на дорогу, ведущую из города. В Мохенджо-Даро не закрывали на ночь ворот, — горожане не боялись нападения. Всякий человек в любое время суток мог прибыть в город и покинуть его. Беспрепятственно выехав из ворот, колесница покатилась по узкой прямой и ровной дороге.

Начались деревни. Вдоль дороги, в густой тени деревьев, тут и там виднелись стога сена, груды кизяка. И нигде ни души. В одной из деревень Нилуфар приказала остановиться возле колодца.

— Я хочу пить, Хэка!

Они сошли с колесницы.

— Тут нет ни веревки, ни кувшина, — сказала Хэка, подойдя к колодцу.

— Не может быть! Сельские жители доверчивы и просты. Они знают нужды друг друга.

Хэка поискала вокруг, однако ничего не нашла. Видно, не так простодушны крестьяне, как думает о них Нилуфар.