Гибель великого города
Шрифт:
Нилуфар невольно опустила глаза: правда была слишком жестокой.
— Уже ночь, — нарушила молчание Нилуфар. — Надо идти. Я все решила.
— Мне страшно… — прошептала Хэка.
— Боишься? А Нилуфар ничего не боится, хотя сегодня она потеряла все!
Нилуфар сунула руку в щель между камнями в стене, достала кинжал и спрятала его в одежде. Затем расчесала волосы и принялась завязывать сандалии.
— Хэка! Апап ничего тебе не говорил?
— Апап? — переспросила рабыня, очищая банан. — А что он может сказать?
— Где он?
— Не знаю. С тех пор как высокочтимый разгневался на Апапа,
— Наверно, ему тяжело.
— Почему? Разве это случилось в первый раз?
— Зачем ты сказала ему об Акшае?
— Не знаю, почему мне взбрело в голову вспомнить о своей чести. Как будто я благородная женщина, — рассуждала Хэка, запихивая в рот очередной кусок мяса. — Завтра я к нему опять пойду — ради Апапа.
Нилуфар удивленно посмотрела на нее и сердито крикнула:
— Хэка!
— Что? — засмеялась рабыня.
Нилуфар вдруг стало стыдно.
— A ту ночь, — напомнила Хэка, — ты забыла ту ночь, когда мы с матросами…
Нилуфар вздрогнула.
— Мне тогда было так хорошо! — мечтательно говорила рабыня. — А сколько было сладостей, целые горы…
Ларчик с драгоценностями выпал из рук Нилуфар. Крышка его открылась, и украшения рассыпались по полу. Растерянно стоя над ними, она сказала:
— Ты помнишь это? А я забыла…
— Как же не помнить? — удивилась Хэка. — Не так уж часто перепадают мне сладости, чтобы я забывала о них. О тебе я не говорю, ты — госпожа, разве можешь ты принимать близко к сердцу наши беды?!
Нилуфар смотрела на нее широко раскрытыми глазами.
— У тебя не жизнь, а рай, — продолжала рабыня. — А мы жители ада…
— Хэка! — жалобно вскрикнула Нилуфар, — Хэка!..
Голос ее прервался.
— Идемте, госпожа, уже поздно, — так же спокойно сказала Хэка.
Нилуфар направилась было к двери, но тут же вернулась, положила на свою постель подушку и, накрыв ее покрывалом, слегка взбила, — теперь можно было подумать, что на кровати кто-то лежит. Затем обе женщины, крадучись, вышли на улицу. Там их ждал возничий.
Нилуфар знаком приказала ему сойти с колесницы Они поднялись на колесницу, и Хэка взяла в руки поводья.
Ехали они не спеша. В небе плыла царственная луна. Как лопнувшие на воде пузыри исчезли звезды в ее ярком свете. Волшебное сияние ночного светила, словно кипящее молоко, проливалось на землю, обволакивая ее белой пеной.
Они миновали главную улицу, от которой во все стороны шли многочисленные узкие переулки, и вскоре достигли окраины. Необычайное волнение охватило Нилуфар. Сердце ее беспокойно забилось. На лбу выступил холодный пот. Она положила руку на плечо служанки.
— Обещай, Хэка, что ты никогда не забудешь этот вечер!
— Рабы отвыкли вести счет дням и ночам; помнить их — значит причинять себе лишние страдания… — Хэка засмеялась. — Госпожа! Ты забыла, что я рабыня. Ты так добра ко мне, что временами мне кажется, будто я свободный человек. Но разве от этого я перестаю быть невольницей?
Слова ее больно ранили душу Нилуфар. Как много страданий выпало на долю Хэки, она не властна даже над собственным телом! А давно ли Нилуфар сама была рабыней и каждый мог забавляться ею? Если одна из невольниц вдруг стала госпожой и приобрела человеческие права, разве ужасные муки рабства кончились для всех других?..
Даже Апап — человек,
— Теперь недалеко, — взволнованно произнесла Нилуфар.
— Госпожа! — сказала Хэка. — Дальше нам не проехать. Придется идти пешком.
Сойдя с колесницы, они двинулись вперед по неровной дороге, тени насмешливо повторяли все их движения.
— Тихо, Хэка, тихо, ни звука… — вдруг шепотом сказала Нилуфар. — Я слышу голоса! Кажется, она…
11
Анкуш — палка с острым наконечником, которой в Индии погоняют слонов.
Подкравшись к большому камню, женщины спрятались и прислушались. Совсем близко мужской голос произнес:
— Ты пришла, Вени!
— Виллибхиттур! — ответил голос танцовщицы, в нем звучали нежность, преданность, ласковый укор, — и это ранило сердце египтянки, подобно острию стрелы.
Нилуфар слушала, затаив дыхание.
Вдруг широкая грудь земли резко дрогнула. Люди задрожали от страха перед неизвестностью.
Глава девятая
В эту ночь угрожающе бурлила стремнина великого Инда. Рассвирепевший ветер в дикой ярости, пресекая всякое живое дыхание, словно возвещал конец света; он поднял на берегу песчаные вихри, с воинственным кличем набросился на волны, вздымая их и сталкивая друг с другом… Оглушительный вой ветра, слившись с ревом волн, казалось, распространился далеко по всей вселенной.
Звери и птицы заметались от страха, издавая жалобные крики. Огромные деревья гнулись и трещали под напором урагана. Весь этот дикий шум был ужасен; казалось, тысячи горных пещер, подняв к небу свои зияющие жерла, ревели, как львы. «Я слуга великого бога! — грозила буря с воем и хохотом. — Мое имя — всеобщая гибель…»
На мгновение луна окрасилась в кровавый цвет. Вместо белого нежного сияния на земле заплясали кровавые, зловещие блики, словно облаченные в багровые покрывала злые духи. От великого гнева всемогущей Махамаи задрожала земля, и повсюду разостлалась тьма.
Внезапно налетевший ураган развязал узел волос на голове Вени. В страхе она упала на землю и вместе с поэтом следила, как ветер словно ударами плети гнал с неба огромные черные тучи, не пугаясь грозных окриков грома… Вскоре ураган стих. И опять на землю пролился спокойный молочный свет ночной волшебницы. Земля успокоилась. Так роженица, освободившись от жестоких мук, отдыхает, на постели в белых одеждах; глаза ее излучают свет любви.