Гибель Византии
Шрифт:
— Нам всем грозит опасность, — удрученный бейлер-бей выражался напрямик.
— Кому не известны глубокий ум и патриотизм великого визиря? Но если даже он попал под подозрение в связях с врагом…..
Он скорбно покачал головой.
— Человек слаб душой и телом, в каждом можно отыскать чувствительную струну. Все мы не раз оказывали мелкие услуги друзьям и принимали в знак благодарности от них подношения. Но что поделаешь, если вскоре по воле Аллаха друзья оказывались в стане врагов?
— За каждый подарок подставлять шею
— Надо заставить этого гяура прикусить язык! — прошипел Хамза-бей, вопросительно поглядывая на своего начальника, Саган-пашу.
— Мне не в чем виниться перед своим господином, — с достоинством произнес тот, — но эта змея способна оклеветать и самого Пророка!
— Все мы невиновны, — возразил бейлер-бей. — И даже вина Халиль-паши недостаточно доказана. Может этот злосчастный перстень был подарен ему много лет назад.
— Да, да, — подтвердил кадиаскер. — Предстоит долгое судебное разбирательство. Если к тому времени……
Он изобразил в воздухе веревочную петлю.
— Я думаю, ромейский клеветник должен замолчать, — твердо заявил дефтердар.
— Но как это сделать? — Махмуд-бей изобразил на лице глубокое недоумение и для наглядности несколько раз пожал плечами. — Его дом днем и ночью охраняют янычары.
Караджа-бей оглядел собравшихся.
— Есть только один выход. Коль скоро мы сами, не вызывая подозрений, не можем расправиться с провокатором, сделать это должен кто-то значительно выше нас. Врага надо бить его оружием. Я предлагаю вот что: завтра наш повелитель устраивает пир в честь своей блистательной победы. На этом торжестве, когда все отдадут должное еде и напиткам, вскоре после обильного возлияния…..
Он сделал многозначительную паузу.
— ….которое обычно приводит нашего повелителя в хорошее настроение, мы должны всеми силами, всем дарованным нам Аллахом даром убеждения, склонить владыку к казни византийца.
— Я знаю, что надо делать! — вдруг заявил Саган-паша.
Он помолчал, хитро постреливая взглядом по сторонам.
— Слушайте меня, беи!
Наслаждаясь общим нетерпением, он не спеша приподнял свою чашу с вином и омочил в ней губы.
— Этот грязный гяур, порочащий своим званием мою высокую должность, много говорил нам о своей горячей любви к семье. А ведь его дети, как я успел узнать — это два смазливых мальчугана!
Он сделал внушительную паузу.
— Когда наш повелитель отчасти захмелеет, я приближусь к нему и тихо шепну о этом нетронутом и потому вдвойне лакомом кусочке.
Махмуд-бей взревел от удовольствия, хотя ничего не понял из замысла своего покровителя.
— И что с того? — недоброжелательно заметил Караджа-бей. — Наш повелитель весьма искушен в вопросах любви и, без сомнения, просветит в том обоих мальчишек, по одному или сразу. Но нам-то что за облегчение?
— А то, что стоит их отцу, византийцу Нотару, вскинуться
Сановники недоверчиво переглянулись.
— Кто же станет возражать, если его сыновей приблизят ко двору султана? — спросил кадиаскер.
— Верьте мне, я знаком с этой вельможной породой! Вы все слышали сегодня бред, который нёс этот вывалянный в грязи аристократишка. Теперь, судите сами, согласится ли он, чтобы его отпрыски были приближены к сословию победителей, которых он, несмотря на свой позор, глубоко презирает.
— Какое глубокое знание людей! — восхитился дефтердар.
— Я вижу нового советника у трона повелителя! — Хамза-бей низко склонился перед флотоводцем.
— А мальчишки действительно хороши? — осторожно осведомился кадиаскер.
— Хо-хо! Я сам отрублю гадюке голову! — шумел Махмуд-бей, выражая восторг бурной жестикуляцией рук.
Даже обычно осторожный в оценках Караджа-бей не мог сдержать своего удовлетворения. Он поднял чашу и громко провозгласил здравицу в честь светлой головы султанского зятя.
ГЛАВА LI
Положив руку на плечо сына, мегадука сидел у изголовья недужной жены.
Дверь в комнату больной чуть приоткрылась и в образовавшуюся щель протиснулся слуга, с лицом белее мела.
— Господин! — еле выговорил он.
— Тише! — Нотар сделал предостерегающий жест и потрепав сына по волосам, подошел к дверям.
— Что стряслось, Артемий?
— Там, у входа, посланник султана. Он требует принять его, мастер. Требует принять немедленно! — от страха у слуги заплетался язык.
— Лука! Лука! — позвала от кровати жена.
— Я скоро вернусь, — он приблизился к ней, приложился губами к ее горячему лбу и вновь направился к выходу.
В гостиной зале его уже поджидал Шахаббедин.
— Ты и есть бывший флотоводец царя Константина? — вкрадчиво спросил он.
— Да, — чуть качнул головой Нотар. — А ты кем являешься?
В маленьких глазках евнуха промелькнул злой огонек.
— Не надо говорить со мной столь дерзко, христианин. Это может дорого обойтись тебе.
Затем тут же, без перехода, он сменил угрожающий тон на елейный.
— Наш повелитель послал меня, главного смотрителя гарема, за твоими сыновьями.
— Зачем ему дети? Что он задумал? — одними губами спросил Нотар.
— Это ведомо лишь Аллаху и самому султану. Вели поскорее звать их сюда. Зови и слуг, чтобы они помогли этим достойным юношам поскорее облачиться в свои лучшие одежды. Наш господин желает лицезреть детей своего сатрапа на пиру, который он устроил в честь своей великой победы.
Кровь до единой капли отхлынула от лица Нотара. Стены залы пошатнулись в его глазах, в ушах зазвенело погребальным звоном. И все же, почти теряя сознание от чудовищности услышанного, он нашел в себе силы спокойным голосом возразить: