Гибель Византии
Шрифт:
Параллельно сооружались плавучие платформы, на которых предполагалось перевозить орудия и стенобитные машины. Для защиты от возможного обстрела на плотах крепили обтянутые воловьими шкурами щиты из досок. Работы велись с рассвета и до заката. Плавучий мост удлинялся прямо на глазах и покрывал уже две трети расстояния через залив. Но строительству не суждено было завершиться: в полдень от башни Полация ударили камнемёты.
Хотя турки и предвидели возможность обстрела, они не сомневались в том, что пушечному ядру, а уж тем более снаряду из катапульты не под силу пробить двухслойный бревенчатый настил. Вероятность тарана гребными судами или поджога вражеским брандером была значительно выше и потому принимались дополнительные меры безопасности: пушки на защитных платформах, плавучие
Единственное, что не учли осаждающие — это греческий огонь, знаменитую горючую смесь, обессмертившую имя своего создателя. Именно это средство вновь, как и несколько дней назад, задействовали византийцы.
Вода вокруг понтонов вспенилась и забурлила под градом глиняных горшков.
Черные маслянистые комки, всплывая из затонувших снарядов, метались по поверхности волн и изрыгая из себя трескучее пламя, прилипали к торчащим из воды бревнам. Настил, частично успевший пропитаться влагой, занялся не сразу: до тех пор, пока несколько горшков не разбилось о доски, с начинающимся пожаром удавалось бороться. Вскоре все попытки стали тщетными — чадящий огонь, от присутствия воды разгорающийся еще жарче, быстро, подобно пролитому маслу, растекался по заливу, охватывая все новые и новые участки недостроенного моста.
Среди работников поднялась паника. Люди бежали прочь, вместе с кожей срывая с обожженных тел остатки тлеющей одежды. Те, кому пламя отрезало путь назад, метались вдоль плотов, истошно вопя и призывая на помощь. Наиболее отчаянные бросались в воду и плыли к берегу, зачастую навсегда исчезая в завесе дыма и огня.
Гулко взорвалась одна из плавучих мин, разбрасывая в стороны пылающие доски. На других смертники-гази, не надеясь на скороходность своих плотов, побросали бочки пороха в воду и сами попрыгали вслед за ними. От поднятой взрывом волны перевернулись две тяжело груженные сторожевые платформы с пушками на бортах; выделенные для охраны моста галеры, гребцы на которых с немыслимой быстротой махали веслами, резво уносились прочь от огня.
Обстрел вскоре прекратился: пожар разгорелся так, что в дополнительной трате греческого огня уже не было смысла. К вечеру от большей части плавучего моста остались лишь обугленные бревна и бочки, качающиеся на волнах подобно поплавкам гигантской рыболовной сети.
Саган-паша, пряча под светлой бородой в кровь искусанные губы, приказал капитанам кораблей приблизиться к стенам Константинополя на пушечный выстрел и начать навесной обстрел города: против самих укреплений пушки были бессильны. Командиры нехотя повиновались — бессмысленность приказа, продиктованного скорее местью, чем рассудком была очевидна многим. Обстрел прекратился лишь с наступлением темноты. Было сожжено значительное количество дорогостоящего пороха, израсходовался почти весь запас ядер. Две пушки разорвались, попортив борта своих галер и погубив большое число гребцов. Ответным огнем из крепости была подбита небольшая каррака, неосторожно приблизившаяся к стенам; несколько галер в перестрелке с ромейскими пушкарями лишились своих мачт.
Для горожан урон от обстрела оказался на удивление невелик: ядром разрушилась стена давно опустевшего жилого дома и незадачливый прохожий был насмерть задавлен выбитой из крыши деревянной балкой.
Поняв бесплодность такого рода атак, Саган-паша приказал подвести себе коня и в сопровождении своей свиты отправился к султану — он намеревался умолить Мехмеда позволить ему крупными силами штурмовать Морские стены. Задача была нелегка: после недавних событий султан ревниво оберегал свой флот от столкновений с противником. Кипя от бессильной ярости, паша оттачивал в уме каждую фразу, чтобы не только оправдать себя за свой неудачный план, но и в выгодном свете представить перед сановниками все происшедшее днем.
С рассветом пять наиболее крупных галер, в сопровождении нескольких десятков более мелких судов,
Так как этот участок стен защищался лишь небольшим смешанным отрядом из горожан, пизанских колонистов и послушников из близлежащего монастыря, штурм удалось отразить не сразу.
Филофей медленно шел по улице, подметая булыжник полами сутаны. Редкие прохожие с поклонами уступали ему дорогу, но священник не замечал их — его глаза были прикованы к крепостной стене, над которой ветер поднимал клубы дыма. Пальцы старика перебирали четки, губы безостановочно творили молитву. Там, на стенах, во славу Всевышнего отдавали жизнь люди, восставшие против прихода в мир царствия Антихриста, Князя Тьмы, Зверя, явившегося из преисподни, чтобы погубить род человеческий.
Он шел, вспоминая богослужение прошлого дня, когда ему, духовному пастырю, благоговейно внимали те, кто вверил души свои и сердца вечнопристной Святой Троице. Он рёк им и голос его, эхом отражённый от стен, проникал в сознание людей, как откровение свыше.
— Храните в себе, как святыню бесценную слова апостола нашего Иоанна: «Духа Божия и духа заблуждения узнавайте так: всякий дух, исповедующий Иисуса Христа, пришедшего к нам во плоти, есть от Бога. Всякий же дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть не от Бога. Это дух Антихриста, о котором вы слышали, что он придет, и теперь он есть уже в мире».
Не поддавайтесь искусу, братья мои и сестры, ибо Антихрист ложью соблазнит вас, чтобы ввергнуть отступивших от учения Спасителя в пучину вечного мрака и страдания!
Он набрал полную грудь воздуха.
— И для того, чтобы укрепиться в сердце своем, братья мои и сестры, мы вместе пропоём псалом, хвалу Премудрости Божией.
Он взмахнул руками и подьячие и мальчики-служки дружно затянули мелодию священной литургии. Им вторили голоса молящихся.
Господи, как умножились теснящие меня! Многие восстают на меня, Многие глаголят к душе моей: "Нет Бога в спасении для него». Но ты, Господи, защита моя, Ты — слава моя, Ты возносишь главу мою. Гласом моим я воззвал к Господу, И услышал он меня от святой Горы своей. Я уснул, и спал, и восстал, Ибо Господь защищает меня. Не устрашусь я множества врагов, Отовсюду обступивших меня. Восстань, Господи! Спаси меня, Боже мой! Ты поражаешь всех супостатов моих, Сокрушаешь кости грешников. От Господа — спасение, И на людях твоих — благословение Твое. Я уснул, и спал, и восстал, Ибо Господь защищает меня.Литургия окончилась. Горожане с просветленными лицам расходились по домам. Но Филофей не мог уснуть до утра. Мысль о чудовищных испытаниях, посылаемых Господом его пастве, всю ночь напролёт мучила священника.
С восходом солнца решение, как сама истина простое и ясное, пришло к Филофею — он отправится на стены и вместе с воинством Христовым станет отражать врага. Пусть даже за всю жизнь ни разу не коснувшийся оружия, там он будет необходим: он будет причащать стоящих на пороге смерти, даровать утешение перед лицом Вечности, помогать раненым и ободрять надломленных духом людей.