Гибель Византии
Шрифт:
— Не много в мире найдется задач, которые были бы нам не по плечу, — возразил сириец.
— Если ты держишь ответ за свои слова, мы прямо сейчас отправимся просить приёма у султана.
— Мы готовы, — ответил за всех вожак.
Нетрудно было предположить, какое впечатление произвела на Мехмеда весть о нахождении в лагере наёмных убийц.
Убранный золотыми лентами шатер окружило плотное кольцо янычар; два десятка испытанных на верность стражей с саблями наголо расположились возле трона султана; у входа в шатер стояли с луками наизготовку самые искусные стрелки.
Вся охрана не спускала
— Я ни о чем не просил своего царственного собрата, — высокомерно заявил Мехмед Халиль-паше. — Все должны знать, что хассисины находятся здесь по приглашению одного из моих сатрапов. И хотя переговоры бейлер-бея с эмиром Египта я считаю дерзостными по отношению к моим семейным делам, я прощаю ему эту ошибку.
Караджа-бей низко поклонился.
— Хассисинам же, — громко повторял Саруджа-паша слова султана, — мы повелеваем: проникнуть в осажденный город, выследить укрывшегося там сводного брата повелителя нашего, изменника веры и престола принца Орхана, уговорами или силой принудить его явиться в лагерь и припасть к стопам всемилостивейшего султана. Если же принц заупрямится, или сатрапы ромейского царя попытаются воспрепятствовать воле султана, хассисинам надлежит доставить к ногам повелителя корзину с головой мятежного принца.
— Ясна ли вам речь султана? — спросил визирь.
— Да, господин, — в один голос ответили семеро.
— За мертвого принца султан платит столько же, как и за живого, — предупредил Шахаббедин.
— Мы просим пять дней на выполнение приказа, — произнес сириец.
— Повелитель даёт вам три дня, — отрезал визирь. — Если к этому сроку задание окажется невыполненным, к эмиру с выражениями признательности доставят ваши головы.
— В корзине, — непонятно к чему уточнил Караджа-бей.
— На всё воля Аллаха! — вожак не повел и бровью. — Мы находим эти условия справедливыми. Однако отпущенный срок невелик и потому мы покорнейше просим соизволения султана удалиться. Нам необходимо как можно лучше подготовиться к выполнению поручения, чтобы вызвать не гнев, а милость султана.
Мехмед кивнул. Хассисины низко поклонились и пятясь назад, покинули шатер. Вслед за ними гуськом потянулись лучники и янычары.
Султан благосклонно взглянул на советников.
— Не сомневаюсь, вами двигали добрые намерения. Но впредь любой важный шаг, предпринятый без моего ведома, я сочту за проявление своеволия. Ступайте!
Советники отвесили поклоны и удалились.
Оставшись один, Мехмед вскочил с трона и забегал по зале, возбужденно приплясывая и потирая руки.
— Эти семеро просто находка! Кому как не им отыскать отщепенца? Молись своим новым богам, Орхан! Хассисины непременно разыщут тебя, распластают на земле и выпустят кровь, как из жертвенного барана!
В ночь того же дня сириец проник за стены Константинополя. Переодетый в платье горожанина, он беспрепятственно миновал турецкие заставы и приблизился к кромке рва.
Там, на дне, уже вовсю кипела работа. Жители города, вооруженные мотыгами, лопатами и баграми, спешно очищали углубление от сброшенных осаждающими накануне бревен, связок хвороста, корзин с землей и прочего мусора. Лазутчик выбрал место, еще не охваченное
Чтобы не привлекать внимания, сириец, подобно прочим, работал не покладая рук. На исходе ночи, когда серповидный диск луны поблек и начал угасать, он зашвырнул мотыгу на одну из платформ, перескочил через борт и присел на корзину с землей, широко улыбаясь ничего не подозревающим горожанам. Платформа начала медленно подниматься, люди в ней смолкли и затаились. Однако ожидаемого обстрела не последовало: турецкий лагерь крепко спал.
Горожане возвращались в Константинополь через несколько незамурованных калиток. Эти узкие проходы в толще стен, защищенные дверцами из дубового тёса в вершок толщиной, обшитых к тому же с внешней стороны железным листом, способны были выдержать даже удар пушечного ядра. Они служили для сообщения между оборонительными ярусами укреплений и были незаменимы при неожиданных вылазках в тыл врага. В перерывах между штурмами калитки использовались, как и в данном случае, для очистки рва от сброшенных в него засыпных материалов.
Пригибая головы, городские жители поочередно входили в узкий, похожий на тоннель, проём калитки. Приглушенные разговоры и смешки эхом отражались от стен, порой лопаты и мотыги звонко стукались о камни, толкали впереди идущих под руку или в спину. Сириец был общителен и многословен. Его греческая речь, хотя и испорченная чужеземным выговором, не привлекала внимания — люди слишком устали для подозрений. Да и потом, редкий город в то время мог сравниться с Константинополем пестротой и разноязычием населения.
Когда последний из рабочих миновал проход, один из двух стражников аккуратно запер дверцу на тяжелый засов и для верности укрепил ее подпоркой.
— Пошли и мы, Николай, — проговорил он, не в силах сдержать раздирающей рот зевоты. — Честно отстояли всю ночь на ногах, не грех теперь и вздремнуть до полудня.
— Погоди, — его напарник кончил подсчитывать черточки на навощенной дощечке и озадаченно сморщил лоб.
— Что-то тут не сходится. Получается так, что вошло в город на одного человека больше, чем вышло. Как это понимать, Захарий?
Первый стражник развеселился.
— Говорил же тебе, дуралею, что премудрости счета не для твоей головы. Так нет же, ты торопился выставить себя грамотным перед бригадиром. Пошли-ка лучше в корчму, смочим глотки перед сном.
— Нет, — заупрямился Николай, — я уверен, что не ошибся. Вот смотри: сорок три черточки отмечено при входе. Так? А на выходе было на одну меньше.
Захарий демонстративно пожал плечами.
— Ну и что? Какой-нибудь работяга вышел из одной калитки, вернулся через другую. Может так ему к дому ближе. А ты забиваешь себе голову разной ерундой, носишься со своими табличками, как примерный школяр.