Гиблая философия
Шрифт:
Кольке нравилось, что рыбаки слушали его и понимали. Контрольные сети – это сети, по которым определяют, пошла рыба или нет. Проверят её – пустая, значит, остальные пускай стоят. Но если есть в ней рыба, значит, надо всё начинать проверять.
Утром на своём мощном снегоходе приезжал Юрка с рыбинспектором, пьяным, красномордым и здоровым.
– Тут всё ровно, пацаны, работайте, – он нагло щурил глаза, – это мой участок. Проплачивать не забывайте, и будет всё у вас спокойно.
Им протопили баню, где те долго парились, и после напились так, что Юрка мертвецки уснул,
– Какие сиговые, нам судака хватит, лишь бы ловился он получше, – терпеливо улыбались мужики.
– Какие судаки! – инспектор выпячивал глаза и, как полугодовалый ребёнок, пытался встать из-за стола, необратимо падая обратно на стул. – А штраф? Кто-нибудь штраф считал? – и он, теряя суть разговора, стучал лохматой рукой по столу…
Кончилось тем, что гуляк загрузили в нарты, и Колька в ночь повёз их в деревню. В нартах пьяных вообще укачало, и он чуть не надорвался, перетаскивая их, как тяжёлые мешки, по просьбе Ольги, в баню. Потом Ольга, в узорной ночнушке с накинутой на плечи шалью и в больших валенках на голые ноги, держала Кольку за отворот куртки и улыбаясь просила зайти.
– Я тебя, Коленька, чаем напою с утренними булочками и молоком…
Колька, стараясь не сделать больно, пытался разлепить пальцы тонкой её руки, вдруг такие крепкие и сильные…
– Да пойми ты, скучаю я по тебе, Коля, любимый, не могу никак без тебя. Пойдём скорее, и дочь спит. Я с ума схожу, милый… А потом иди к ней, к своей дорогой…
Колька наконец оторвался и, держа её за руки, отступил.
– Нельзя так, Оля, я же с ним работаю! Он мой друг, как я потом? Мне хочется ему в глаза смотреть, а не в ноги, и не бояться ничего. Ты же сама так поступила, постарайся мне не делать больно, а ему – плохо. Он тебя любит…
Колька, пятясь, выскочил за ворота, заведя снегоход, быстро полетел к Анюте. Этой ночью приникшая к нему всем телом красивая женщина, благодарно улыбаясь, сказала тихонько на ухо: – Коленька, у нас осенью ребёнок будет!
И Колька, задыхаясь от счастья, смеялся и целовал её, любимую!..
* * *
Рыба, как по заказу, пошла с двадцать первого апреля. Вначале в дальних поставах, ближе к фарватеру, плотно и постоянно. Сети проверяли каждый день, рыбу на снегоходе возили в деревню, к Юрке. Там, с помощником, он её сортировал и сдавал перекупщикам. Тёплые дни Юрку злили до слёз.
«Эх, холода бы сейчас, – психовал он, – лед бы ещё дней пятнадцать простоял. А так…» – и он махал в отчаянии рукой.
К тридцатому числу снег с берегов слез, как старая кожа со змеи, и берег темнотой резко отделился от голубого льда. Чёрно-коричневая земля парила на солнце, словно её подогревали снизу. На льду тёмные точки и какой-нибудь мусор, разогретые солнцем, проваливались, образуя дыры, которые быстро оседали по краям и расширялись. Тридцать первого утром Юрка в положенное время увидел на горизонте точки, превращающиеся в снегоходы с большими нартами, идущие метров по десять друг от друга почти полным ходом. Выскочив на отмель с остатками
– А я смотрю, твои нарты проваливаются, а ты – газу, газу. Хорошо, техника не подвела, а так бы всё… – И опять облегчённый смех.
На четырёх снегоходах пришли семь человек и тонны полторы рыбы.
Колька остался на реке снимать сети и таскать их на остров. Юрка, дав распоряжение мужикам, попросил отца присмотреть за всем и, заведя своего верного «японца», с лёгкими нартами, помчался обратно на остров.
* * *
Колька постепенно, от глубины, снимал сети и на длинных лёгких санях свозил их на остров. Проверяли сети вечером, но уже утром они были полны рыбы. Поэтому приходилось спешить. Обрезая заморозки, он вытягивал сети прямо с рыбой, складывал на сани по сто метров и волочил на остров. Там бросал их у берега, закидывал льдом и снова шёл обратно за новой сетью.
На льду было очень жарко, он разделся почти совсем, оставшись в спортивном костюме и в лёгких бахилах. Азарт и понимание опасности, нормально уживающиеся в умных людях, заставляли его работать быстро и в правильной последовательности. Увидев спешащего от острова к нему компаньона, Колька по-настоящему обрадовался.
– Я технику на той стороне бросил, к острову не проедешь – земля. А около острова влетишь в заберег вообще, – он громко кричал издали. – Вечером сходим пешком!
– Молодец, не побоялся, всё-таки он настоящий мужик, друг, – подумал Колька и они, уже вдвоём, потянули сани. До ночи они сняли тысячу шестьсот метров сетей, перебрали рыбу, перепороли её и посолили в яме на снегу. Колька так устал, что не мог разговаривать, и уснул, не раздеваясь, в холодном доме на полу. Юрка сходил к снегоходу, освещая пустой лес фонарём, принёс привезённую еду, сложил всё в ларь и, выпив сто грамм водки, тоже вырубился…
Колька проснулся первым и, вскипятив чай, разбудил Юрку.
– Идём на лёд, сети проверяем и смотрим по льду. Если ещё до завтра простоит – оставляем. Но, думаю, одну ставку надо снять. Просто не успеем, рыба сейчас будет в каждой ячее… Ничего, кроме судака, не берём – не к чему. Его бы успеть перепороть и посолить! – Юрка был согласен, Колька здесь понимал больше…
И вправду. Крупноячеевая сеть-шестёрка была полна судака. Казалось, что к ним приплыла вся рыба, которая была в водохранилище, и ждёт сейчас своей участи, запутанная в сети. Взяв килограмм триста, решили всё-таки одну ставку (двести метров) снять.
Мы и в одну ставку за две проверки тонну возьмём: решили они. Рыбу, сложенную в пластиковые мешки из-под муки, за три ходки свозили на остров и до полночи опять солили. Спать упали на пол, теперь уже в совсем холодном доме.
Колька опять проснулся первым. Было светло, но солнце над лесом ещё не взошло.
Напротив крыльца на берёзе сидел блестящий, как новая туфля, скворец и, возбужденный весной и долгим перелётом, пел что-то на разные голоса, подражая всем, включая даже весеннюю капель.
Конец ознакомительного фрагмента.