Гиблое место
Шрифт:
У меня сразу сделалось тепло в груди, но я отогнал грешные мысли и невинно посмотрел женщине в глаза.
– Вот и хорошо, собирайся в дорогу, а я пойду с Дедом договорюсь.
Глава 6
К ночи Наталья Георгиевна совсем сникла. Сначала, когда мы только ушли из теплого дома Дениса, она еще держалась, рассказывала о своем детстве, родителях, но к вечеру могла говорить только о детях: как там они без нее, не болеют, не плачут ли. Я как мог, отвлекал ее от грустных мыслей, но слушала она меня вполуха, забывала даже вежливо улыбаться.
Идти было тяжело. На дороги мы выходить не решались,
Признаки такой экологической чистоты меня в данный момент совсем не радовали – того и гляди, наткнешься на голодного медведя, стаю волков или стадо кабанов.
С оружием была явная напряженка – у меня были только трофеи из Ульяниной деревни: бердыш из низкосортного железа и такая же сабля, даже не сабля, а заточенная и заостренная железная полоса с примитивным эфесом.
Все это подсознательно беспокоило, однако я старался не подавать вида, что трушу и, как мог, развлекал Морозову. Наталья Георгиевна слушала, иногда улыбалась, но потом опять возвращалась к мысли и разговорам об оставленных детях.
Когда стемнело настолько, что идти стало опасно, не ровен час, попадешь в волчью яму, я предложил остановиться на ночевку. К ночи стало холодно, выпала роса, и даже стал виден пар изо рта. Я выбрал густой ельник с толстым слоем опавшей хвои. Здесь под деревьями я даже рискнул развести небольшой костерок. Поужинав, мы недолго посидели у живого огня и начали укладываться.
Момент был несколько щекотливый. Спать порознь было холодно, а вместе, укрываясь одной накидкой, одолженной нам дедом Денисом, двусмысленно. Однако Наталья Георгиевна отнеслась к этому вопросу вполне либерально, только улеглась ко мне не лицом, а спиной. Я последовал ее примеру, и спустя несколько минут мы уже спали.
Проснулись мы очень рано от пения птиц. Заботу о завтраке Морозова взяла на себя. Пока она собирала на стол, я упаковал ноши вещи. Вышли мы сразу, как только поели. Наталья Георгиевна немного успокоилась и не так часто, как вчера, поминала оставленных детей. Только что искала у меня подтверждения, что им сейчас хорошо, и ничего не грозит. Шли мы довольно споро, и, когда начало пригревать солнце, отмерили не меньше шести-семи километров.
Лес по-прежнему был дик и пуст. Обходя дороги, мы ни разу не наткнулись ни на одну деревню. Это начало беспокоить Морозову, потому что расходилось с моим планом отвлечь преследователей от детей. Пришлось выпутываться из собственных сетей, хотя без нужды дразнить преследователей было просто глупо. Однако Наталья уперлась в своем материнском жертвенном порыве, и мне пришлось выполнять обещание.
Мы уже ушли достаточно далеко от мест, где на нас устроили широкомасштабную облаву. Я подумал и решил, что теперь вполне можно подразнить преследователей и оставить им свой след. Потому, когда мы наткнулись на очередную проселочную дорогу, не миновали ее, а пошли по ней и вскоре оказались невдалеке от какого-то села, о чем нас известил жидкий колокольный
Оставив Морозову дожидаться в лесу, я зашел в село. Оно оказалось довольно большим и многолюдным. Не скрываясь, я пошел по улице и обратился в несколько изб с просьбой подать Христа ради немного молока для малолетних детей. Мой городской костюм и стрелецкое оружие вызвали у крестьян интерес, который усугублялся нестандартной просьбой о милостыне. Молоко мне в одной избе дали, но заодно из праздного любопытства учинили допрос. Это оказалось нам на руку, и я рассказал красивую историю о больной жене и голодных детях, с которыми мы спасаемся от неправды и притеснений, которые терпим от кабального хозяина.
Любознательный мужик принялся выспрашивать, куда мы держим путь. Я рассказал ему весь наш предполагаемый маршрут, после чего вернулся в лес к Наталье. Все это я делал демонстративно, в расчете на дурака, для максимального привлечения к себе внимания. Теперь жаждущие нас найти, если у них была возможность контролировать ситуацию, могли просчитать, куда мы идем, и устроить на пути засаду.
Оставив памятку нашим преследователям, мы с Натальей круто изменили направление и пошли не на восток, а на юг. Мы же наметили себе маршрут, как пробираться к Семеновскому: собрались сделать крюк и выйти к имению Морозовых с западной стороны, где нас вряд ли станут ждать. Конечно, план был не ахти какой изощренный, но и противники не казались мне большими доками в сыске. Потому я просчитал, что чем проще вранье, тем реальнее результат.
Мы продолжили путь, и опять потянулся бесконечный глухой лес, полный зверья, птиц и оврагов. Наталья Георгиевна втянулась в ритм движения и шла лучше, чем вчера. Шли мы, не спеша, и начали понемногу общаться. Морозова нравилась мне все больше, несомненно, что у нее был своеобразный шарм, не сродный нашему времени, но, тем не менее, привлекательный.
Говорила боярыня кратко, неспешно, как бы тщательно обдумывая свои слова. Мне нравилась ее манера интонационно заканчивать мысли и скрытое чувство юмора. На забитую средневековую женщину она никак не походила. Во всяком случае, с лету понимала то, что я говорил, и делала толковые замечания. Несомненно, испытания, выпавшие на ее долю за последнее время, мешали ей полностью раскрепоститься, но она умудрялась не демонстрировать эмоции и не нагружать меня своими переживаниями.
Как я ни старался быть «адекватным» реалиям этого времени, все-таки несколько раз допустил «необычные» с точки зрения человека живущего в семнадцатом веке высказывания, и она это сразу же отметила.
– Странно ты, однако, рассуждаешь, Алексей Георгиевич, – недоуменно сказала Морозова, когда я сказал что-то сочувственно о подневольной, беспросветной судьбе женщин. – Господь создал жену в помощь мужу, и не нашего ума дело менять его помыслы.
– Оно конечно так, но чем женщина хуже мужчины?
– Не хуже, а просто мы другие, а потому и судьба у нас разная. Ведь тяжелый мешок несу не я, а ты, и оружие не у меня, а у тебя. Мужчина должен семью кормить и защищать, а женщина рожать и растить детей.
Спорить было не о чем, тем более, что я никак не претендовал на роль средневековой феминистки.
К полудню, уже порядком устав, мы подошли к вводному препятствию». Речка, преградившая нам путь, была неширока, метров тридцати, но из-за холодной воды и отсутствия лодки оказалась непреодолима. Оставаться на этом берегу после того, как я засветился в селе, было опасно. Нужно было срочно придумать, как попасть на противоположный берег.