Гидеон из Девятого дома

Мьюир Тэмсин

– Братья и сестры, слушайте. Мои отец и мать больше не будут с вами. Мой отец запечатал проход в гробницу, что всегда должна оставаться запертой, и они решили продолжать свое бдение за этой стеной вплоть до моего возвращения. Маршала я назначаю своим сенешалем, а капитан станет маршалом.

Будто подчеркивая чутье Харроу на драму, зазвонил Второй колокол. В шахту стал медленно спускаться шаттл, затмевая и без того тусклый свет равноденствия. Впервые Гидеон не ощутила всепоглощающего ужаса и подозрений: вместо этого в животе стало щекотно от предвкушения. Второй раунд. Поехали.

Харрохак посмотрела на людей Девятого дома. Гидеон тоже. Разнообразные монашки и насельники,

старые паломники и стареющие вассалы, угрюмые суровые и строгие лица адептов и мистиков, безрадостных мужчин и женщин, серого и скучного народа, который дал Гидеон жизнь, но никогда не выказывал доброты и сочувствия. Лицо Харроу сияло страстью и задором. Гидеон могла бы поклясться, что в глазах у нее стоят слезы, да вот только такой жидкости не существовало во вселенной: ненависть иссушила Харроу, как мумию.

– Мой возлюбленный дом. Знайте, что где бы я ни была, сердце мое навсегда останется здесь.

Звучало так, как будто она в действительно это чувствовала.

– Молю, чтобы гробница оставалась замкнутой, – затянула Харроу, и Гидеон поймала себя на том, что повторяет за ней. Потому что других молитв она никогда не знала, и произносила эти слова машинально, как будто они не имели смысла. Она замолчала, когда замолчала и Харроу. А та сцепила руки и добавила:

– Я молюсь за наш успех – ради Дома. Я молюсь за ликторов, верные руки Императора, я молюсь за то, чтобы оказаться приятной его глазу. Я молюсь за рыцаря…

Гидеон поймала взгляд темных, обведенных черной краской глаз, и мысленно продолжила: «Чтобы этот рыцарь задохнулся в собственной блевотине насмерть».

– Да будет так, – произнесла Госпожа Девятого дома.

Шуршание и стук молитвенных костей почти утонули в гудении приземляющегося шаттла. Гидеон отвернулась, не собираясь прощаться, а потом увидела Агламену, с трудом вытянувшую руку в салюте, и впервые поняла, что может больше ее не увидеть. Милостью божьей, она больше никогда сюда не вернется. На мгновение все показалось странным и неустойчивым. Дом стоял в своем ужасном величии, потому что она смотрела на него, он существовал, потому что она следила за ним, видела, как он живет, черный и неизменный. При мысли о том, что она уйдет, Дом вдруг показался очень хрупким. Как будто он рассыпался бы, стоило бы ей отвернуться. Харрохак двинулась к шаттлу, а Гидеон с отвращением поняла, что плачет. По накрашенному лицу текли слезы.

А потом эта идея вдруг показалась ей прекрасной. Она отвернется, и Дом сразу рухнет. Когда Гидеон уйдет, он исчезнет, как дурной сон. Мысленно она подкопала стены огромной темной пещеры и похоронила Дрербур в недрах скалы. Посмотрела, как лопнул Крукс – как мусорный мешок с мерзкой жижей. Но она отсалютовала Агламене так четко и гордо, как любой солдат в первый день службы, и с удовольствием увидела, что старая учительница закатила глаза.

Когда они подошли к шаттлу, люк откатился в сторону с приятным щелчком. Гидеон наклонилась к Харроу, которая напоказ вытирала глаза. Некромантка отшатнулась.

– Платочек хочешь? – жарко прошептала Гидеон.

– Хочу посмотреть, как ты сдохнешь.

– Все может быть, Нонагесимус, – довольно сказала она. – Все может быть. Вот только не здесь.

7

В космосе Первый дом светился, как огонь на воде. Окутанный белым дымом атмосферы, голубой, как газовое пламя, он обжигал глаза. Он прямо-таки заливался водой, задыхался

в этом голубейшем сиянии. Даже сверху виднелись плавающие цепочки квадратов, прямоугольников и овалов, пятнающие голубизну серым, зеленым, черным и коричневым: разрушенные города и храмы Дома давно мертвого и неубиваемого. Дремлющего престола. Где-то далеко его царь и император восседал на своем троне и ждал. Страж, защищающий Дом, но не имеющий шансов в него вернуться. Господин Первого дома был Господином неумирающим, и он не возвращался уже более десяти тысяч лет.

Гидеон Нав прижалась лицом к сетчатому окну шаттла и смотрела, как будто не могла насмотреться, смотрела, пока глаза не покраснели и не заслезились, пока перед ними не зароились большие прозрачные мушки. Все остальные окна были плотно закрыты на протяжении всего путешествия, которое заняло около часа. Они с удивлением обнаружили, что за экраном, который Харрохак спокойно подняла в ту же секунду, как они оказались на борту, не было пилота. Кораблем управляли дистанционно, а это обходилось недешево. Никто не мог приземлиться на территории Первого дома, не получив явного приглашения. Можно было нажать на кнопку и поговорить с далеким навигатором, и Гидеон ужасно хотелось услышать чужой голос, но Харроу снова подняла экран с решительным видом.

Она казалась усталой, измученной и даже уязвимой. Все время полета она сжимала в руке молитвенные кости и порой угрюмо ими щелкала. В комиксах Гидеон адепты Когорты старались сидеть на мешочках могильной земли, чтобы нивелировать влияние глубокого космоса, лишающего их источника силы. Наверное, для Харрохак это действовало как плацебо. Гидеон с удовольствием подумала, что это идеальный момент, чтобы надрать ей задницу и погонять ее по всему шаттлу. Но вполне естественное нежелание появляться рядом с некроманткой с переломанными руками спасло Харроу жизнь. Все мысли о драке исчезли с приближением Первого дома, когда отраженный свет яростно ворвался в окно пассажирского отсека. Гидеон, полуослепшая и задохнувшаяся, вынуждена была отвернуться. Харроу обвязала глаза полоской черного кружева, спокойная и безразличная, как будто за окном по-прежнему нависало унылое небо Девятой.

Гидеон прикрыла глаза ладонью и снова выглянула наружу, наслаждаясь невероятной красотой: бархатной чернотой космоса, усеянного бесчисленными белыми звездами, Первой, пылающим шаром раскаленной синевы, прочерченной ослепительно белыми полосами, и видом семи других шаттлов, выходящих на орбиту. Гидеон присвистнула, увидев их. Уроженке запертого в собственной могиле Девятого дома казалось странным, что все это просто не взорвалось и не сгорело. Некоторые другие дома, например Шестой и Седьмой, тоже приближали свои родные планеты к раскаленному Доминику, но Гидеон не могла понять, как они не сгорают сразу.

Это было невероятно. Это было прекрасно. Ее чуть не стошнило. Ей казалась безумием невозмутимость Харрохак, которая только приподняла экран, нажала на кнопку и спросила, сколько им придется ждать.

– Мы освобождаем вам проход для посадки, ваша милость, – затрещал голос навигатор сквозь помехи.

Харроу не стала его благодарить.

– И сколько?

– Сейчас ваше судно сканируют, ваша милость. Мы двинемся в то же мгновение, когда подтвердят разрешение сойти с орбиты.

Преподобная дочь развалилась в кресле и сунула молитвенные кости в складку рясы. Гидеон невольно поймала ее взгляд. На лице Харроу было написано вовсе не безразличие и не скука, как она ожидала: даже сквозь вуаль было заметно, насколько глубоко Харроу ушла в себя и сконцентрировалась. Губы она сжала так плотно, что черная краска собралась комочками.