Гильдия. Трилогия
Шрифт:
Впервые Чердак не находил слов. Его язык, весьма ловко подвешенный, вдруг превратился в корявый обрубок, выталкивающий изо рта неуклюжие обломки фраз. И не приносили эти фразы утешения ни почерневшему от горя Айсуру, ни самому Чердаку.
Всю ночь эти двое пробирались назад, в Аргосмир, таща неподъемное тело Айрауша. Когда Чердак заикнулся, что другу можно и здесь сложить костер (елок вокруг полно, а молитвы они и сами могут прочесть), главарь словно сбесился – начал орать, что брату еще можно помочь, вот только лекаря найти… А какой там лекарь, все уже! Можно подумать, Чердак
Но Чердак по привычке продолжал подчиняться главарю. Парню и в голову не приходило, что он может пинком отшвырнуть со своей дороги недомерка и слабака Айсура. А его великан-брат не встанет, не заступится…
Впрочем, когда парни ухитрились, не потревожив караулы стражников, проникнуть со своей ношей в город, к Айсуру вернулся разум. Он больше не настаивал на поисках лекаря. А когда меж заборами впереди замелькали отблески факелов и послышался мерный цокот копыт, именно Айсур шепнул: «Кладем и прячемся!..»
Бережно положив тело Айрауша посреди улицы, оба перемахнули невысокую ограду и, прильнув к широким щелям меж досками, внимательно глядели, как медленно выехала из-за поворота телега, рядом с которой шли двое мусорщиков.
Один придержал лошадь, другой с факелом нагнулся над мертвецом. Затем оба молча втащили труп на телегу. А о чем им было говорить? Это часть их работы – подбирать на улицах тела бедолаг, погибших не своей смертью. Завтра покойника осмотрит стража, его приметы выкликнут на городских площадях. И если через пару дней не отыщется родня, труп будет сожжен за городом, в дальнем ущелье. На общем костре с другими беднягами – но с соблюдением всех обычаев. Будет и погребальная пелена, и еловая хвоя, и жрец со всеми положенными молитвами…
Когда телега тронулась дальше, Чердак оторвался от щели и тряхнул Айсура за плечо, чтобы привести его в чувство.
Айсур обернулся. Лицо его было залито слезами, и слова утешения застыли у Чердака на губах. Впервые он видел главаря плачущим.
– И нас это ждет, понятно? – жарко выдохнул Айсур. – И нас однажды вот так же подберут… и на мусорной телеге, рядом с дохлыми собаками… А потом спалят в общей куче с такими же бродягами…
– Говори за себя, – с достоинством перебил его Чердак. – Мне одна старая наррабанка нагадала, что, когда я умру, погребальная церемония будет пышной и торжественной. А костер зажжет сам король, вот!
– Да ну? – заинтересовался Айсур. – А красавица вдова?
– Чья вдова? – не понял Чердак, весь во власти блистательного видения своего последнего костра.
– Твоя, дурень. Молодая красивая вдова, которая будет биться в рыданиях… про нее гадалка не говорила?
– Нет, – простодушно отозвался Чердак.
– Как же она про это забыла? – издевательски ухмыльнулся Айсур. – А мне такая же гадюка нагадала красавицу жену… Это мне-то! – Айсур выпрямился во весь свой невеликий росточек. – А еще она мне посулила собственный дом, богатство, почет и верного друга на всю жизнь… Чтоб их всех на эшафоте удавили, этих лживых сучек! За медяк
Чердак не стал спорить.
– Да демон с ними, с гадалками. Ты лучше скажи: что мы дальше будем делать?
Айсур быстро взглянул на приятеля – и сразу отвел глаза. Чердак все еще считает его главарем, вот как? Долго это не продлится, но пользоваться этим надо…
Молодой бродяга пережил много утрат и привык быстро справляться с горем. Даже если в душе скипелись в страшный слиток невыплаканные слезы – стисни зубы и думай о том, как выжить!
– Нам надо уносить ноги из Аргосмира. Вот вернется Шершень, расскажет Жабьему Рылу, как мы его волю исполняли…
– И куда мы теперь?
– Куда – дело второе. Главное – с чем? Бродяжить с пустыми руками – паршивое дело. Надо тяпнуть кусок пожирнее. И уже с этим куском в зубах удирать на все четыре стороны.
– Если ты знаешь, где лежит без присмотра жирный кусок, – резонно спросил Чердак, – что ж ты его до сих пор не тяпнул?
– Не хотел гневить Жабье Рыло. А теперь чего уж… Хоть он и грозен, а два раза голову не оторвет… На рынке возле порта есть лавка менялы по имени Зарлей…
– Знаю такого. Говорят, он не сам по себе в лавке сидит, а работает на Жабье Рыло.
– А, и ты слышал?.. А я подглядел один раз, куда он прячет выручку.
– Да ну?! Эх, ловок ты, Айсур!
– Иногда маленький рост – не помеха, а подмога, – польщенно хмыкнул вожак. – Мелкому да щуплому легче прятаться… Короче, я знаю, где у него тайник.
– Стало быть, ждем темноты – и…
– Никакой темноты и никаких «и»… Там такие замки, что хоть на королевскую сокровищницу их вешай. Мы зубы об них обломаем. Нет, надо днем. Нахально.
– Сдурел?!
– Ну, ясно, мы не войдем в лавку на глазах у хозяина. Но если начнется переполох?..
– А! – осенило Чердака. – Хочешь поджечь лавку? И пока все будут спасать хозяйское добро, мы в суматохе…
– Думал я об этом! Думал! Но сегодня такой день, что нам с тобой и трудиться не придется. Если сволочуга Шершень донес к пиратам свою бронзовую рыбку, суматоха начнется и без нас.
– То есть… когда пираты…
– Ну, понял? Раз уж мы не сумели спасти этот распроклятый город, так хоть поживимся, пока он будет гореть!
Одноглазая старая служанка знала, что Щука, проснувшись в обнимку с кальяном, почувствует сильный голод. Поэтому сразу, едва королева нищих продрала мутные оченьки, ей было поднесено блюдо с лепешками и ломтями ветчины – для Гиблой Балки лакомства поистине небывалые.
Щука набросилась на завтрак, как ее тезка-рыба – на стайку мальков. Так, за ломтем ветчины, и услышала она от старухи скверные вчерашние новости.
Горлан сдурел, на Гнутого… ну, это как раз ерунда, ничего с Гнутым не случится, а если и сдохнет – не велика потеря. Мерзкая девчонка сбежала – это хуже. Да еще за ней явился какой-то заморский демон с двумя саблями, прорубился сквозь толпу до самого королевского дома – а она, королева, плавала в сладких грезах и ничего не слышала! Жабье Рыло узнает – прогневается…