Гильдия. Трилогия
Шрифт:
– Клинок вспыхивал, гас и таял в мерцании. Спрутомыши рассыпались крошевом. Тут с неба ринулась Слепая Тень, а известно, что меч не может пробить ее шкуру! И я был потрясен, ибо у господина оказалось оружие, достойное такого героя, как Сокол...
Охотник на миг прервался, чтобы глотнуть вина. И в эту паузу, полную напряженных вздохов, вплыл негромкий, чуть насмешливый голос Хранителя:
– Да, клинок и впрямь неплохой. Старинный. Юнтагимирской работы.
Шенги чуть не поперхнулся вином, но сдержался, не выдал замешательства. Рядом хмыкнул Нургидан (молод еще, не умеет
Шенги довел рассказ до победного финала. Наградой было завороженное молчание слушателей. Увы, ненадолго. Сидевший на почетном месте рыжебородый вояка – один из помощников Хранителя – поинтересовался:
– Ты-то ладно, ты уже в летах, а мальчишку не побоялся тащить в молодильную долину? Вернулся б, а на руках у тебя сверток, и «уа-уа» оттуда!
Нургидан поднял голову, твердо встретил взгляд насмешника, переждал общее хихиканье и спросил своим низким, совсем взрослым голосом:
– Мальчишку? А как мой господин думает, сколько мне лет?
Вояка растерянно молчал. Нургидан спокойно закончил:
– То-то и оно... Еще недавно мне было двадцать два!
Шенги почувствовал себя отомщенным за «юнтагимирский клинок». Хорошая смена подрастает. Настоящие Подгорные Охотники!
Хранитель заметил искорку веселого удивления на лице Охотника. Разумеется, тот не поверил его заявлению насчет юнтагимирского меча.
В другое время Ралидж не стал бы убеждать гостя – пусть считает, что ему морочат голову. Но вино раззадорило Хранителя. Ах, ему не верят? Сомневаются в происхождении его Сайминги? Ну, он сейчас покажет этим недоверчивым! И клеймо юнтагимирское предъявит, и разрубит что-нибудь, обо что все иные клинки в осколки разлетаются.
У Хранителя и мысли не возникло послать за мечом слугу. Чтоб чья-то рука прикоснулась к его драгоценной Лунной Рыбке? Ну нет! Сокол поднялся из-за стола, кивнул чуть встревожившейся жене и направился к винтовой лестнице.
В отсутствие Хранителя пир пошел еще веселее. Одна за другой слышались забавные байки, громче стал смех, вино быстрее убывало в узкогорлых глиняных кувшинах.
Ралидж, поднявшись на второй ярус башни, вошел в свою комнату, снял со стены меч, вернулся в коридор и тут ухо уловило из-за соседней двери еле слышные голоса. Это же комната жены! А сама Арлина внизу, с гостями... Та-ак! Какая-то нахальная служанка привела сюда дружка в надежде, что им никто не помешает – все глазеют на Охотников. Вот паршивка! Нашла место!
Хранитель пинком распахнул дверь, шагнул в комнату и остановился в недоумении. Никого! Повернулся, чтобы уйти... и замер, закаменел каждым мускулом. Потому что в комнате прозвучал негромкий смех. Его нельзя было спутать ни с чем: лязгающий, неживой какой-то, нечеловеческий.
Есть вещи, которые и хотелось бы забыть, да не получается! Развалины крепости
Как сказал тот старикашка с козлиной бородой? «Все пытки, какие только может измыслить Безумец... Поверь, ни одному человеку этого не вынести...»
Воспоминания уместились в несколько неприятных мгновений. Хранитель обернулся, оглядел комнату иным, напряженным взором. Окно закрыто ставнями, но в щели падает достаточно света, чтобы разглядеть кровать под балдахином, полочку со всякой женской дребеденью, резной сундук для одежды... Дальше взгляд не двинулся, приковался к сундуку, над которым поднималось легкое свечение. Если бы не полумрак и не разглядеть бы.
В два шага Хранитель оказался рядом с сундуком. На крышке валялось зеркальце жены – не зеркальце даже, а осколок отшлифованной до блеска черной каменной плитки, за которую три года назад Арлина в порыве расточительности отдала Подгорному Охотнику золотую монету. Ралидж частенько посмеивался над причудой своей красавицы, а та виновато улыбалась и с удовольствием вглядывалась в свое отражение в темной глубине.
Но сейчас там маячило что-то непонятное, белесое, вроде толстой ящерицы, свернувшейся в клубок.
Не выпуская из рук плитки, которая из смешной безделушки превратилась в загадочный и опасный предмет, Сокол опустился на сундук и стал вглядываться в туманное изображение и вслушиваться в далекие, едва различимые, но знакомые голоса.
Черное зеркало стояло на краю поляны, вымощенной гранитными плитами. Оно застыло на ребре, чуть наклоняясь, но прочно и устойчиво, словно его поддерживали сильные руки.
В столбе света над поляной высилась призрачная фигура мужчины в боевой куртке, с мечом у пояса. Густые брови хмурились, на лице с резкими, энергичными чертами читалась озабоченность. Воин уверенно отдавал распоряжения, из пустоты ему отвечали голоса.
– Где спрутомыши? Вы хоть догадались их не отпускать?
– Конечно! Орхидея рассадила их за стеной на деревьях, пусть отдохнут.
– Хорошо. Пусть Немое Дитя присмотрит, чтобы Безумец их не замучил. Ящер, начинай... Ну, чего молчишь?
– Он боится, Ураган, – ответила женщина. – Белесый – его учитель!
– Что за вздор! Кто его поймет лучше, чем Ящер, этого спящего урода?
– Пусть Чуткий переводит! Слово в слово! – вмешалось ехидное старческое дребезжание.
– Не вериш-ш-шь? – оскорбленно прошипел кто-то.
– А ты как думал? – хохотнула женщина.
– А ну, цыц! – прикрикнул Ураган. – Перессорьтесь еще, самое время! Пятьсот лет собачились на этих развалинах – мало вам? Ящер, зараза, не тяни!
Воин уступил место трехглазому чудовищу в синеватой чешуе. Ящер медлил, длинный язык смятенно метался в пасти. Наконец послышалось медленное шипение. Тут же невесомый, лишенный эмоций голос перевел:
– Во имя Великой Матери, во имя Единственной Песни, во имя Первого Яйца, учитель, отзовись! Не прошу проснуться, подай хотя бы голос!