Гильфердинг А

OlegD

В ту пору возвратились Павликий с посланниками, они принесли с собою письменной договор и послание Болеслава к поморскому народу вообще и штетинцам в особенности. Князь обещал прочный мир и долгую дружбу, если они примут христианство, в противном случае грозил гибелью, пожаром и вечною враждой; он укорял их за недостойное обращение с Оттоном и говорил, что только уступая совету и просьбам его и посланников, ради скорейшего принятия христианства, он решился следующим образом облегчить тяжесть служебной повинности и трибута: "Вся поморская земля должна ежегодно платить польскому князю, кто бы он ни был, только триста марок серебра ходячего веса. В случае, если князю предстоит война, поморяне помогают ему так: девять человек достаточно снаряжают в поход десятого оружием и деньгами и во время его отсутствия верно пекутся о доме его. Соблюдая все это и следуя христианству - заключал князь, - поморяне будут иметь наше рукобитье на прочный мир, и радость вечной жизни и во всех обстоятельствах защиту поляков, как друзей и союзников". Собралось вече, и перед народом и старшинами прочтено было послание Болеслава, все радовались, конечно, гораздо более, чем в то время, когда были покорены при Накле; оставив всякое противоречие, все решились принять христианство.

В городе Штетине находились четыре здания, называемые континами<$FУ Гильфердинга кутинами. Прим.

ред.>. Одна из них, главнейшая, была построена с удивительной отделкой и искусством: внутри и снаружи по стенам ее находились резные изображения людей, птиц и зверей, представленные столь естественно и верно, что, казалось, они дышат и живут; но что редко встречается - краски наружных изображений отличались особою прочностью; ни снег, ни дождь не могли потемнить или смыть их: таково было искусство живописцев! В это здание, по старому обычаю предков, приносилась законом определенная десятина награбленных богатств, оружия врагов и всякой добычи, приобретенной в морских или сухопутных боях; здесь сберегались золотые и серебряные сосуды и чаши, которые в праздничные дни выносились как будто из святилища; и знатные и сильные люди гадали, пировали и пили из них. В честь богов в главной контине сохранялись также огромные рога туров, украшенные позолотой и драгоценными каменьями и пригодные для питья, рога, приспособленные к музыке, кинжалы, ножи и всякая драгоценная утварь, редкая и прекрасная на вид. Три другие контины были менее значимы и менее украшены: внутри их кругом расставлены были скамьи и столы, потому что тут происходили совещания и сходки граждан: в определенные дни и часы они собирались сюда затем, чтобы пить, играть или рассуждать о своих делах.

Немедленно по прочтении послания Болеслава, Оттон с деревянного возвышения обратился к народу с проповедью: он убеждал поспешить с принятием христианской религии, отказаться от глухих и немых истуканов, разрушить святилища, уничтожить изображения, нетерпимые истинным Богом. Народ, однако, все еще страшился богов своих, обитавших в храмах и идолах; необходим был разительный, убеждающий пример их бессилия, чтобы подвигнуть его к уничтожению прежней святыни. Видя это, Оттон сам решился положить начало спасительному делу: вооружившись топорами и крючьями, он и его приближенные стали разорять контины и храмы. Граждане стояли и ждали, что сделают боги в свою защиту; не замечая никакого противодействия, они, наконец, усомнились в их могуществе и бросились разрушать и грабить свои святилища, унося строительный материал их на домашнее употребление. Так очень скоро разрушены были все четыре контины. Народ определил отдать проповедникам все сокровища, хранившиеся в главной контине, но Оттон отстранил предложение и велел разделить их между собою. В Штетине стоял идол с тремя головами на одном теле и назывался Триглавом; уничтожив туловище, епископ взял и унес с собою три смежные головы, как бы в знак победы; впоследствии он переслал их в Рим, представляя папе и всей Церкви видимый памятник трудов своих. Был также в Штетине огромный густолиственный дуб, под ним протекал приятный источник; простой народ почитал дерево священным и оказывал ему большое чествование, полагая, что здесь обитает какое-то божество. Когда епископ хотел срубить дуб, народ просил оставить его, обещая впредь не соединять с этим местом и деревом никакого религиозного поклонения, а пользоваться ими ради простого удовольствия. В числе важных предметов язычества штетинцев, на которые Оттон обратил внимание, был огромный вороной конь, очень тучный и быстрый, он считался столь священным, что никто не осмеливался сесть на него; круглый год он стоял без всякого употребления, смотрел же за ним внимательно один из четырех храмовых жрецов. Когда граждане намеревались отправиться в поход против врага, или за добычею, то имели обычай предузнавать исход предприятия посредством этого коня следующим образом: раскладывали на земле девять копий на расстоянии локтя одно от другого, затем, оседлав и взнуздав коня, жрец-смотритель брал его под уздцы и проводил три или четыре раза взад и вперед через лежащие копья. Если конь свободно проходил, не задевая ногою копий или не разбрасывая их, то предвещалась удача и народ шел с уверенностью на предприятие; в противном случае спокойно оставался дома. Оттон, не без сильного противодействия со стороны некоторых, устранил этот род гадания, а равно и метание деревянных жребиев, посредством которых производились предвещания об удаче морских битв или грабежа; во избежание соблазна он велел продать вещего коня в чужую землю, уверяя при этом, что он более годится для упряжи, чем для предвещаний. Епископ убеждал народ уважать христиан, как братьев, не убивать, не продавать и не мучить их в плену, не тревожить и не грабить границ их, но дружески относиться к ним; женщинам же он запрещал жестокий обычай умерщвления новорожденных девочек, ибо там до того времени было в обычае, если какая женщина рождала много девочек, то, ни во что вменяя убийство, некоторых из них убивали, чтобы удобнее присматривать и заботиться о других.

Очистив город от язычества и устранив обычай многоженства, епископ объяснял народу по деревням и городским площадям истины и догматы христианства, и новая религия везде принималась беспрекословно: в огромном городе, где считалось девятьсот отцов семейства без жен, детей и прочей толпы - не нашлось ни одного, кто, после общего согласия, воспротивился бы истине Евангелия; недоволен был только жрец-блюститель известного священного коня, всячески старавшийся противодействовать Оттону, но он вскоре умер, и смерть его, к пользе дела, объяснили наказанием божьим. Обряд крещения горожан и приходившего деревенского народа исполнился установленным порядком; затем Оттон построил и освятил две церкви, одна (во имя св. Адальберта) стояла среди торгового места, на холме Триглава; другая (во имя св. Петра) - на площади перед входом в город. Епископ снабдил их всем необходимым для служения и оставил одного из своих спутников священником.

Между тем, волынцы узнали об успехе Оттоновой проповеди в Штетине: они тайно посылали сюда осторожных и разумных разведчиков, которые наблюдали за действиями проповедников. Не найдя в них никакого обмана и хитрости и видя общее обращение штетинцев в христианство, посланные возвратились в Волын, передали обо всем своим согражданам и превозносили превосходства новой религии. Возбужденные этим, волынцы отправили к Оттону почетных послов и призывали его к себе, говоря: "Мы не смели нарушить закона отцов и предков наших без согласия больших людей, которые находятся в метрополии нашей Штетине, но после того, как твой Бог покорил через тебя наших старейшин, мы, оставив всякое противоречие, готовы слушать твои наставления и принять учение спасения". Оттон и сам не забыл прежнего решения волынцев: по обращении Штетина он хотел немедленно поспешить к ним; но его просили прежде посетить две крепости, Градец и Любин, которые находились недалеко от Штетина и принадлежали к ее погосту.

Окрестив жителей этих крепостей, освятив алтарь и назначив священника, Оттон со спутниками спустились Одрою к морю и прибыли по благоприятному ветру к Волыну. На этот раз волынцы дружелюбно приняли проповедников: не только город, но и вся область приняла христианство, и таково было множество приходившего народа, мужей, жен и детей, что в два месяца неустанного труда Оттон с сотрудниками едва успели исполнить таинство крещения. Дело не обошлось, однако, без противодействия со стороны главных хранителей язычества, жрецов: не имея силы вести открытую борьбу, они тайно старались возбудить ненависть против епископа и погубить его. По разорении языческих святилищ и уничтожении идолов, жрецы скрыли золотое изображение особенно чтимого ими Триглава, унесли его из области и отдали на хранение какой-то вдове, проживавшей в небольшой деревне, где почти невозможно было обнаружить его. Вдова берегла истукан, как зеницу ока: она, обернув покрывалом, спрятала его в дуплистом пне огромного дерева, так что нельзя было даже и видеть его. В пне оставалось только небольшое отверстие, куда влагалась жертва, и в дом вдовы приходили для совершения языческих обрядов. Оттон проведал об этом и, боясь, чтобы идол не привлек снова к язычеству грубого и неокрепшего в вере народа, обдумывал способ, каким можно было бы добыть святыню язычников. Он видел, что прямым путем этого нельзя достигнуть: жрецы, узнав о его намерении, постараются укрыть идол в более скрытое место, потому он решился тайно отправить к вдове одного из своих спутников " Германа, человека разумного и знавшего язык туземцев. Посланник должен был идти переодетый в народную одежду, как будто для принесения жертвы Триглаву. Герман купил себе шапку и плащ, какие носили туземцы, и не без затруднений и опасностей отыскал известную вдову; он уверял ее, что спасся от морского крушения помощью призванного Триглава и хочет теперь принести ему благодарственную жертву. Женщина указала пришельцу здание, где стоял пень, в котором скрывался идол и научила его, куда нужно было вложить жертву. Герман поспешно вошел в здание, бросил в отверстие пня драхму серебра, чтобы по звуку металла могли думать, что он приносит жертву и быстро вытащил назад брошенные деньги. Он внимательно рассматривал предметы, думая, как бы исполнить данное поручение; идол Триглава так тщательно и плотно был прикреплен к дереву, что не было возможности не только отделить, но даже и двинуть его; но на стене висело седло Триглава, очень ветхое и негодное ни к какому употреблению. Герман оторвал его от стены и ночью унес с собою к епископу, как доказательство своих усилий овладеть истуканом Триглава. Оттон отказался от дальнейших попыток: он опасался, что туземцы объяснят его стремления жаждой золота, потому удовольствовался тем, что, собрав знатных и старейших, взял с них клятву оставить почитание Триглава, сокрушить истукан, а все золото употребить на выкуп пленных.

Когда Оттон еще был в Волыне, возвратились в город многие из волынцев, ходившие по торговым делам за море: они также не оказали противодействия христианству и были немедленно крещены. В Волыне епископ построил две церкви; одна - в честь св. Адальберта и Вячеслава, особенно уважаемых туземцами, стояла в самом городе, на месте, где прежде происходило языческое богослужение; другая - в честь св. Петра за городом на обширном и приятном поле. Так как Волын был центром Поморья и жители его отличались энергией и упорством, то князь Вартислав и правители земли определили быть в нем главному местопребыванию епископа: они надеялись, что постоянное присутствие наставника смягчит нравы грубого народа и удержит его от возврата к языческой жизни.

Из Волына, через Камину, миссия прибыла в Клодно. Жители города только что возвратились с морских островов, куда бежали, скрываясь от польского погрома. Проповедники не встретили здесь никакого противодействия своему делу, они свободно водрузили знамя креста, приводили в истинную веру и поучали народ. Так как местность была приятна и лесиста и предлагала обильный материал для построек, то они основали обширную церковь благородного стиля в честь св. креста и поспешили далее к богатой, ожидавшей их впереди жатве. Перейдя реку, протекавшую возле Клодны, они нашли какой-то обширный и просторный город, опустошенный огнем и мечом и лежавший в развалинах. Повсюду видны были следы пожарища и кучи наваленных трупов. Немногочисленные оставшиеся в живых жители рассказывали, что они - слуги тех, которые были здесь убиты или пленены польским князем, им удалось спастись бегством от гибели, и они возвратились теперь на родное пепелище. Они не успели еще порядочно устроиться и жили между развалинами стен, покрыв их сверху кровлею из ветвей и хвороста. Оттон предложил им утешение и окрестил их. В то же время он привел к христианству и многих жителей, приходивших сюда из окрестных сел.

Отсюда проповедники пришли к Колобреге, лежавшей на берегу моря. Город был почти пуст, потому что жители по обычаю купцов отправились торговать в море, на острова. Остававшиеся дома говорили, что они не могут решиться на что-нибудь новое без прочих сограждан и потому некоторое время отказывались принять христианство, но потом уступили настойчивым увещаниям Оттона... Окрестив их, основав алтарь и жертвенник и устроив все необходимое для возникавшей церкви, Оттон с сотрудниками перешли в Белград, отстоявший на один день пути от Колобреги. В Белграде они имели тот же успех.

Из всего Поморья миссии оставалось теперь посетить еще четыре города: Узедом, Волегощ, Гостьков и Дымин с принадлежащими к ним погостами, селами и островами; но на это уже не доставало времени: стояла глубокая зима, да и дела бамбергской епархии требовали немедленного возвращения Оттона; потому он решился в Белграде положить предел своей деятельности и отправиться в обратный путь по прежней дороге... Он снова навестил места, в которых трудился, и снова имел случай в Клодне, Волыне и Штетине приобрести многих для христианства. Это были торговые люди: во время первого крещения они, по своим делам, находились в чужих землях и возвратились домой уже после того, как Оттон удалился. Крещение их и утверждение в вере народа, на этом раз дружественно и радостно встретившего проповедников, несколько задержало Оттона. Видя общее расположение и любовь к себе поморян, он даже, если верить Герборду, хотел навсегда остаться у них, но был удержан от этого своими спутниками. В начале февраля 1125 года миссия вышла из пределов Поморья в Польшу, потрудившись в нем, таким образом, около восьми месяцев.

В Гнездне их встретил с великим почетом и благодарностью князь Болеслав и, богато одарив всех, приказал проводить до пределов Чехии. Оттон, видимо, торопился поспеть в Бамберг к празднику Пасхи, поэтому, предоставив устройство новой поморской епископии заботливости и попеченьям Болеслава, быстро прошел Чехию и 24 марта 1125 года был встречен в Михельфельде своим народом и церковным причтом. В Бамберг он торжественно вступил в самый день светлого Воскресенья (29 марта), народ, духовенство и монахи окрестных монастырей приняли его со слезами радости, как будто воскресшего из мертвых, и торжественный гимн приветствовал приход нового апостола Поморской земли.