Гильфердинг А
Шрифт:
Оттон оставался в Волегоще целую неделю, и усилия его увенчались успехом: весь народ принял христианство. Разрушив языческие храмы, заложив основание церкви, епископ оставил здесь одного из спутников своих, священника Иоанна, и поспешил в город Гостьков. Там находился богато украшенный и отстроенный с удивительным искусством храм; жители употребили на него триста талантов и гордились им. Соглашаясь принять христианство, они просили Оттона и даже предлагали ему значительную сумму денег, чтобы только он не разрушал этого украшения города. Но Оттон не согласился сохранить языческую святыню, говоря, что она, по его уходе, будет причиной их отступничества и гибели. Идолы, стоявшие в храме, были изваяны с невероятным изяществом и отличались столь удивительной величиной, что несколько пар быков едва могли сдвинуть их с места. После того, как им отрубили руки и ноги, выкололи глаза, вырвали ноздри, их вывезли через мост для сожжения; приверженцы язычества стояли при этом зрелище и сильно вопили, как бы желая помочь богам своим и призывая погибель на голову разрушителей отечества; другие же, более благоразумные, говорили, что если бы идолы были действительно боги, они могли бы защитить себя сами. В то самое время, когда Оттон разрушал в Гостькове знаменитое своей художественной отделкой языческое святилище, его пришли проведать послы маркграфа Адальберта, а также и бамбергские вестники, которые, согласно прежде данному приказанию, принесли различные предметы житейской необходимости, ибо Оттон содержал себя и своих спутников на собственные средства, во избежание толков, что он пришел в далекие, богатые страны ради своей нищеты, с целью стяжания, он ничего не требовал и ничего не принимал от туземцев: когда же близкие к нему знатные люди предлагали что-либо добровольно, - нужны были усиленные просьбы, чтобы склонить его на принятие; но в таком случае он с почетом предлагал им взамен что-нибудь драгоценное из своих запасов, отдавая всегда большее против принятого. По разрушении святилища и уничтожении идолов, Оттон окрестил народ и занялся постройкой церкви. К освящению ее прибыл правитель города, Мицлав, который уже был крещен вместе с прочими знатными людьми во время сейма
Во время обряда освящения церкви не оказалось необходимого сосуда с золой; и, так как его нигде не могли доискаться, то Удальрик сам отправился в подземелье, где находилась зола. Там, в дальнем отделении, заключен был один узник. Услышав чьи-то шаги, он со стоном протянул руку из темницы; изумленный Удальрик подошел и увидел юношу, обремененного тяжкими оковами на шее, груди и ногах. На вопрос о причине, узник рассказал, что он - сын какого-то знаменитого датчанина и заключен в темницу, как заложник, потому что отец его должен Мицлаву пятьсот марок. Набрав золы, Удальрик возвратился к епископу и передал ему, что видел и слышал. Оттон не решился на этот раз лично просить Мицлава и поручил это дело Удальрику и Адальберту, своему переводчику. Неохотно склонился Мицлав на их убеждения: датчанин был должен ему весьма значительную сумму денег и заключение его сына в подземной темнице представлялось действием справедливым; после долгих увещаний и просьб, наконец, он уступил и велел своей страже освободить должника.
По освящении церкви Оттону предстояло иное важное дело: пронеслась весть, что Болеслав, князь польский, с огромным войском снова вторгся в пределы Поморья. Причина этого была следующая: поморяне не выполнили своих обязательств, возвратились к язычеству, восстановили разрушенные укрепления и крепости и, понадеясь на свои силы, отказались от платежа дани. Оскорбленный этим, Болеслав решил наказать и снова покорить их своей власти. Когда поморяне узнали, что войско князя находится поблизости, они пришли в ужас; одни бежали и сносили свое имущество в укрепленные места, другие вооружались и имели намерение защищать свои пределы. Знатные люди и старейшины единодушно обратились к Оттону и просили его о совете и защите. Он успокоил их, обещая лично отправиться к Болеславу и удержать его от войны. Оставив все свои вещи и свящ. Удальрика в Узноиме, Оттон быстро собрался и, вместе со спутниками и лучшими людьми земли, выступил в путь. Присутствие последних было необходимо, потому что они хорошо знали положение дел и могли отвечать на обвинения князя. Болеслав встретил Оттона с почтением и оказал ему полное расположение, но, узнав о причине прихода, очень изумился. "Это племя, говорил он, с такой страшной свирепостью опустошало набегами мою землю и народ, что даже не щадило могил усопших праотцев, вырывая и разметывая кости их по полям". Болеслав удивлялся, как остались в живых проповедники, когда еще недавно один такой был распят поморянами на крестовой пале. Оттон говорил, что поморяне приняли теперь христианство, и он пришел именно за тем, чтобы отвратить от них грозу войны; иначе, возмущенные в самом начале христианской жизни, они могут уклониться от прямого пути. Болеславу нелегко было отказаться от давно задуманного предприятия; он опасался вызвать общее презрение своего народа, если не возместит должным образом обидчику, поморскому князю. Желая, однако, уважить Оттона, он соглашался прекратить войну, если Вартислав сам в смирении придет к нему и станет просить о милости. Немедленно посланы были за князем Вартиславом и Удальриком почетные послы, причем наперед обеспечена была безопасность прочного мира. По прошествии трех дней, Вартислав и Удальрик прибыли в Польшу и вступили в переговоры: два дня совещания не приводили к желанному соглашению и только на третий, при посредничестве Оттона, состоялись условия мира и союза, которые и скреплены были в присутствии правителей и знатных людей взаимным поцелуем польского и поморского князей. Затем, в свидетельство своей преданности, Вартислав принес на алтарь Адальберта большую сумму денег и затем отправился вместе с Оттоном и свитою обратно в Узноим. Епископ ревностно продолжал свое дело, по-прежнему посылая служителей слова божья для проповеди по окрестным городам. Неподалеку от Узноима, за озером, жило племя укран, отличавшееся особенной дикостью и свирепостью нравов; услышав об успехе проповеди Оттона, они неоднократно присылали к нему, объявляя, что если он придет в их землю, то немедленно со всеми своими спутниками будет предан жестокой смерти. Потому, хотя епископ и имел сильное желание идти в ту землю, но приближенные люди всегда удерживали его; наконец, на этот подвиг вызвался Удальрик, и Оттон дал ему дозволение и назначил спутников. Несмотря на все отговоры и представления переводчика Адальберта, Удальрик оставался тверд в своем намерении и однажды отправился в путь вместе с спутниками и каким-то переводчиком-поляком. Погода сначала была благоприятна, но когда они отъехали от берега на значительное расстояние, поднялась буря и обратно прибила волной ладью их к прежней пристани. Буря продолжалась целых семь дней и помешала Удальрику привести в исполнение его намерение. Оттон желал теперь идти в Штетин, жители которого, как было известно, снова вернулись к язычеству; близкие люди старались отговорить его от опасного путешествия в город, где возбужденный жрецами народ готовил ему гибель; но Оттон не поколебался: не находя должного рвения в своих сотрудниках, он решил сам исполнить задуманное и тайно ото всех, собрав необходимые пожитки, двинулся в путь; он прошел уже значительное пространство и готовился отплыть далее на корабле, как был настигнут спутниками, которые заметили его отсутствие и отправились его отыскивать. Они твердо решили не оставлять его, но убедили пока возвратиться и повременить до следующего дня, когда путешествие должно было совершиться сообща.
На другой день Оттон со своими сотрудниками отправился на корабле в Штетин. Штетинцы разделялись на две стороны: одни оставались верны христианству, другие по большей части возвратились к язычеству. Когда Оттон приближался к городу, его заметили и узнали: вестовщики кричали гражданам, что прибыл обманщик, что следует встретить его оружием и отмстить за обиду богов своих. Переводчик передал об этом Оттону, тот облекся в священные одежды и со знаменем креста приготовился встретить опасность. Перед входом в город на площади стояла церковь св. Петра, построенная Оттоном в первое путешествие; здесь укрылись проповедники и немедленно начали божественное служение. Немного спустя, толпа с шумом высыпала из городских ворот и окружила церковь с намерением разорить ее и предать смерти пришельцев; но, слыша церковное пение, остановилась в нерешительности и долго совещалась, что делать; наконец, успокоилась и ушла обратно. Это было в пятницу; следующий день проповедники провели здесь же, постом и молитвою готовясь к предстоящему подвигу, быть может, подвигу мученичества. Между тем, благоразумная часть жителей Штетина совещалась со жрецами и призывала их защитить свое дело и старую религию основательными доказательствами; известный же знатный гражданин Вирчак, и прежде при всяком удобном случае и месте, в народных совещаниях, на улице и в домах говоривший в пользу христианства, ободренный теперь присутствием Оттона, действовал с особенной ревностью: он пришел к епископу с друзьями и родственниками, рассказал ему обо всем происходившем и побуждал к проповеди, обещая полное содействие как свое, так и своих близких. В воскресенье, отслужив обедню, Оттон, как был, в церковных облачениях и предшествуемый знаменем креста, отправился со своим клиром на торговое место, стоявшее посреди города. С ними следовал и Вирчак. У городских ворот он дотронулся копьем до висевшего челна и обратил на него внимание Оттона, говоря, что этим знаком хотел предложить каждому мимо идущему свидетельство о милосердии божьем и его (т. е. епископа) заслугах. Сквозь густую толпу народа проповедники пришли на торговую площадь; там стояли большие деревянные степени<$FСтепень - ступень веча. Прим. ред.>, подымавшиеся уступами вверх; отсюда вестники и власти имели обыкновение говорить к народу. Оттон с клиром взошел на одну из них, и когда, по движению руки Вирчака, улегся шум неприязненной толпы - начал проповедовать через переводчика Адальберта. Народ слушал слова епископа, но тишина продолжалась недолго. Один жрец, "толстый и громадный", еще прежде замышлявший гибель Оттону, услышав, что он проповедует теперь на вечевом месте, пришел в ярость, прибежал с палицей в руке, продрался сквозь толпу к степени и сильными ударами потряс столб, на котором она стояла. С ругательствами он велел епископу замолчать и, заглушив голос его и переводчика, укорял народ, что поддался обману; он называл Оттона врагом народа и богов его, призывал немедленно поразить его копьями, которые они постоянно носили с собой. Толпа взволновалась, некоторые уже подняли руки, готовясь метнуть копья, как внезапно остановились. Видя их бездействие, жрец в ярости вырвал копье у одного из них, и сам попытался поразить Оттона, но также не мог ничего сделать и скоро обратился в бегство. От чего произошло это - неизвестно, но самое событие не могло не казаться чудесным; так, по крайней мере, объяснили его и Оттон, и его спутники. Счастливо избежав опасности, Оттон сошел со степени и отправился в полуразрушенную церковь св. Адальберта; после торжественной молитвы, он ниспроверг стоявший вблизи языческий жертвенник и выбросил его. Это, быть может, было причиной нового народного волнения: толпа, вооруженная мечами и палками, окружила церковь и снова грозила смертью проповедникам; но и на этот раз ушла, не причинив им никакого вреда. Видя такое расположение умов, знатный Вирчак и его друзья настоятельно убеждали Оттона уйти скорее из города, говоря, что иначе он станет жертвой коварства жрецов, но епископ отказался. На некоторое время, казалось, гроза утихла: назначено было через две недели собрать вече, на котором жрецы и народ должны были окончательно решить: примут ли они христианство или откажутся от него. Народ, таким образом, выжидал дальнейшего, а Оттон, воспользовавшись некоторым затишьем, заботился о восстановлении церкви св. Адальберта, которое предпринял на свои деньги. Он часто посещал этот храм, и однажды встретил игравших на улице детей, поздоровался с ними на их родном языке и, как будто в шутку, благословил знаменьем креста; он шел далее, как заметил, что все они, оставив игры, с детским любопытством следовали за ним и рассматривали незнакомых
Кажется, еще до общего окончательного веча происходило предварительное обсуждение: старейшины и благоразумные люди долго совещались между собой о предстоящем деле, интересах города и отечества; в особенности тщательно взвешивали они слова и поступки Оттона; наконец - решили снова обратиться в христианство и окончательно, бесповоротно отказаться от язычества. На этом сходка разошлась. Ночью к епископу пришел Вирчак с немногими друзьями: он сам присутствовал в собрании и теперь кратко рассказал о происходившем. В назначенный день, в большом, удобном для совещания здании, находившемся в середине города на холме Триглава, где стоял замок князя, собралось вече; на нем присутствовали знатные люди, жрец и старейшины, явился и Оттон. Когда воцарилось молчание, он спросил, что решили они: желают ли принять божественную религию, или останутся при служении князю тьмы? Один из жрецов отвечал, что как прежде, так и теперь, и всегда они твердо будут чтить богов отцов своих и потому - напрасен труд и слово его. Возмущенный Оттон грозил им вечной мукой и, поднявшись с места, возложил на себя столу и готовился предать их проклятию. Увидев это, знатные люди просили его остановиться на некоторое время, сами же, оставив жрецов в доме, вышли для отдельного совещания и скоро единодушно решили отказаться от язычества и принять христианство. Знатнейший из них, Вирчак, войдя к епископу, объявил, что он и знатные люди-правители определили: жрецов, зачинщиков всякого зла, изгнать из пределов отечества и во всем, что касается дела религии следовать его, Оттона, руководству и наставлению. Узнав такое решение, жрецы поспешно удалились; и с той поры ни один из них более не появлялся в той местности. Оттон же со своими сотрудниками приступил к уничтожению языческих капищ. Затем, когда остававшиеся в язычестве были крещены, а отошедшие от христианства возвращены церкви, случилось происшествие, необычайность которого проповедники объясняли особенным благоволением божьим. Штетинские рыболовы поймали в реке Одре двух необычайной величины камбал, которые встречались там только весною, а не осенью (это было именно в августе). Изумленные такой добычей, они принесли их в дар проповедникам, объясняя, что им никогда не случалось видеть этой рыбы в настоящее время года; камбалы были будто бы так велики, что Оттон со всею свитою питались ими в продолжение двух недель и еще поделились с несколькими знатными людьми.
В некотором отдалении от Штетина находилось какое-то языческое святилище; разрушение его Оттон поручил своему верному и близкому Удальрику. Тот отправился, но немногие еще остававшиеся приверженцы язычества, заметив с городской стены, куда он шел, старались поразить его в голову камнями и бревнами. Хотя Удальрик и остался невредим, но должен был возвратиться назад. Когда Оттон узнал об этом, он облекся в церковные облачения, и с знаменем креста сам отправился на опасное предприятие. Приверженцы язычества на этот раз не посмели напасть на него: они рассеялись и скрылись по своим убежищам. Разрушив святилище, Оттон на обратном пути нашел огромное ореховое дерево, под которым протекал источник: они были посвящены какому-то божеству. Не медля, епископ приказал срубить дерево; но пришедшие штетинцы просили не делать этого; ибо бедняк, стороживший орешник, продажей орехов поддерживал свое скудное существование; сами же они клятвенно уверяли, что навсегда запретят жертвоприношения языческому божеству, которые совершались в этом месте. Оттон благоразумно уступил их просьбе; но пока шли переговоры, внезапно явился сторож дерева и, подойдя к епископу сзади, размахнулся секирой и хотел поразить его; по счастью, удар был неверен, и секира, миновав Оттона, вонзилась в мост, на котором он стоял, и так глубоко засела в дереве, что бросивший с трудом смог вытащить ее. Увидев это, переводчик Адальберт поначалу был поражен ужасом, затем бросился, вырвал секиру из рук варвара и отбросил ее; все другие окружили виновника и грозили ему смертью. Заступничество Оттона спасло его; Адальберт относил это чудесное спасение к покровительству божию, говоря, что сторож орешника обладал природным даром и так был искусен в метании копья и ударе секирой, что безошибочно мог попасть в самую середину небольшого отверстия.
Оттон исполнил в Штетине все, чего требовали его духовные обязанности; теперь он хотел возвратиться в Узноим; но пришли граждане и убедительно просили его примирить их с князем Вартиславом. Оттон обещал, но потребовал, чтобы штетинцы, со своей стороны, отправили вместе с ним почетных послов, которые, в случае, если князь имеет какие претензии, могли бы ответить на них и потом уведомить своих сограждан об условиях состоявшегося мира. Послы были снаряжены и во время пути могли оказать Оттону добрую защиту; ибо ему снова готовилась гибель. Два жреца устроили засаду с целью убить его, они тайно отправили вперед воинов (числом 84), которые в узком водном проходе должны были напасть на епископа, отрубить ему голову и доставить ее жрецам. При приближении Оттона воины, действительно, выбежали и готовы уже были напасть, но, узнав в послах своих сограждан и друзей и узнав, по какому делу они едут с епископом, оставили враждебные намерения и удалились. Рассказывали потом, что и оба жреца погибли неестественной смертью: один поражен был ударом, другой - впал в какое-то помешательство и был повешен своими же соотечественниками. В Волыне Оттон не встретил никакого противодействия: как прежде волынцы отошли от христианства, следуя примеру штетинцев, так теперь, по обращении последних, легко обращались и первые: потому что у волынцев считалось как бы правилом поступать во всем по примеру Штетина. Народ верил в особое могущество Оттона, поэтому часто прибегал к нему в своих нуждах; так, приходил один воин, прося о помощи для сына, страдавшего лунатизмом и предлагая в подарок две пары быков, приходила какая-то слепая женщина, прося об исцелении. Оттон помогал каждому, сколько мог, увещевал граждан помнить прежние бедствия и не возвращаться более к поклонению Юлию (sic!) и его копью, к обожанию идольских изображений или истуканов. Наступившее время жатвы нередко заставляло поселян нарушать христианские праздники, и по этому поводу рассказывали о некоторых чудесных наказаниях, постигших виновных.
Из Волына Оттон, вместе с послами Штетина, отправился в Камин к князю Вартиславу и был с почетом встречен им и всем народом. Объяснив князю дело, по которому пришел, он просил его о мире. Вартислав отвечал, что штетинцы - народ упорный, не уважали ни Бога, ни людей и долгое время бесчестили землю его, опустошая ее своими грабежами и разбоями, но так как теперь их буйство укрощено Оттоном, то они могут, при его посредничестве, получить желанный прочный мир. Немедленно за тем послы Штетина отказались от прежней неправды, приняли от князя поцелуй мира и принесли должную благодарность Оттону за примирение; потом они купили необходимые припасы - чего прежде, находясь во вражде, никак не смели сделать - и, довольные, ушли обратно к своим.
Между тем, руяне, узнав, что штетинцы без их совета и участия приняли христианство, порушили союз с ними, прервали торговлю и всякие взаимные сношения торговых людей. Ненависть их к штетинцам росла постепенно и вскоре перешла в открытую вражду: они удалили от своих берегов корабли штетинцев и, по общему приговору, постановили считать их врагами: слыша же, что Оттон имеет намерение прибыть в Руяну с проповедью, они, под угрозой смерти, объявили ему запрещение вступать в их пределы. С тех пор руяне частыми обидами раздражали поморян и, наконец, вторглись с военными кораблями в область штетинцев. Несмотря на то, что они были несколько раз с уроном отражены, они не хотели прекратить войны; тогда штетинцы постановили вооружиться и, при новом нападении руян, выступив против них соединенной силой, нанесли им решительное поражение. Руяне бежали, оставив многих пленных, и с той поры не тревожили более штетинцев, которые вскоре через пленников вынудили их к унизительному мирному договору. Оттон хотел воспользоваться этим событием, чтобы привести руян к христианству: прежняя угроза их не устрашала его, он привык идти навстречу опасности; но одно особое обстоятельство остановило исполнение его замысла: в числе людей, окружавших его в Волыне, находилось несколько штетинцев, людей добрых и разумных, хорошо знакомых и с местностью, и с нравами руян; на вопрос епископа, не согласятся ли они провести его в Руяну, они много рассказывали ему о происхождении, свирепых нравах, непостоянстве в вере и диком образе жизни этого народа; говорили также, что он, должно быть, подчинен власти архиепископа датского. Узнав об этом, Оттон не решился своевольно вмешиваться в дела чужой епархии, но, думая, что датскому арxиепископу приятно будет, если руяне обратятся в христианство, он отправил к нему с письмом и подарками пресвитера Ивана, испрашивая на это дело его дозволения. Архиепископ был добрый и простой человек, необыкновенной учености и благочестия, но в быту отличался славянской простотой; да и жители той страны, несмотря на свое благосостояние и богатство, отличались какой-то общей грубостью, были необразованны и мужиковаты. Города и крепости укреплялись там не стенами и башнями, а деревянным частоколом и рвами; церкви и дома знатных людей были очень бедны и убоги на вид. Занятие жителей состояло в охоте, рыбной ловле, пастушестве, ибо в стадах заключалось все их богатство; земледелием же занимались редко; в образе и одежде у них не было ни роскоши, ни изящества. Архиепископ много расспрашивал Ивана об Оттоне, его учении, и делах; касательно же главного предмета посольства отозвался, что не может дать никакого ответа, пока не спросит совета князей и знатных людей земли. Иван не желал так долго оставаться в Дании, и поэтому просил арxиепископа отпустить его обратно; тот дружественно простился с ним, послал Оттону письмо, подарки и целую лодку масла в знак любви и дружбы, обещал, что немедленно спросит мнение князей и уведомит о том Оттона.
Последний не дождался, однако, этого уведомления: он исполнил все, что мог и что должен был исполнить в отношении к народу, за христианское просвещение которого он взялся. Из тьмы грубого язычества он вывел и твердо поставил его на широкую дорогу религии исторического человечества. Сверх того, Лотар нетерпеливо требовал его возвращения, грозя, в противном случае, ущербом церковных интересов. Вот почему Оттон решился воздержаться от подвига озарить светом христианства коренную страну славянского язычества, темное царство Свантовита. Простившись с друзьями, близкими и знакомыми, он отправился в обратный путь около конца ноября, навестил по дороге еще раз своего друга, князя польского, и прибыл, наконец, в Бамберг 20 декабря 1127 года, встреченный радостным клиром и всем народом.