Гильфердинг А
Шрифт:
Общее впечатление, вынесенное проповедниками из долгого странствия по славянскому Поморью не было мрачным: они видели страну, богато одаренную природой и людей, правда, грубых, но отличавшихся и многими добрыми качествами. Собирая в одно целое свои воспоминания, Сефрид так отзывается о Поморье: "Страна невероятно обильна рыбою, добываемою как из моря, так из рек, озер и прудов; на один динар можно купить целый воз свежих, вкусных и жирных сельдей; в таком же изобилии водится и дичь: олени, дикие быки и кони, медведи, кабаны, свиньи и всякие другие звери. Здесь добывается в излишестве масло от коров, молоко от овец, жир от баранов и козлов, и мед; обильно родится пшеница, конопля и мак, и всякого рода овощи, и если бы в стране произрастали виноградная лоза, маслина и фиговое дерево, ее можно бы назвать обетованною землею по богатству плодоносных деревьев. Между жителями господствует такая честность и общительность, что они не знают, что такое кража и обман и не запирают своих ящиков и сундуков; мы не видели там ни замков, ни ключей, и сами они удивлялись, когда увидели запертыми наши вьюки и сундуки. Платье свое, деньги и все дорогое они сохраняют в покрытых сосудах и бочках, не опасаясь никакого обмана, потому именно, что не испытали его. Что особенно вызывает удивление - их стол никогда не стоит пустым, никогда не остается без яств, но каждый отец семейства имеет отдельный дом, опрятный и чистый, назначенный только для удовольствия. Здесь всегда стоит стол с различными напитками и яствами: принимаются одни, немедленно ставятся другие; нет ни мышей, ни кошек, но чистая скатерть покрывает яства, ожидающие потребителей; и в какое время кто не захотел бы поесть, будут ли то чужие, гости или домочадцы, их ведут к столу, где стоит все готово". Было, однако, много и темных сторон в жизни и нравах поморского народа. На некоторые из них указывает Оттон в официальном отчете о своей деятельности,
Вторая проповедь Оттона в Поморье
С обращением Волына и Штетина, двух важнейших городов славянского Поморья в христианство, язычество, казалось, было подорвано в самом корне; но не так было на самом деле. Вековые убеждения, верования и привычки народа не могли сразу исчезнуть, они только до поры-времени посторонились и скоро потянули неофитов на прежнее.
Неизвестно, что происходило в Поморье по уходе Оттона, только не прошло и трех лет, как он получил известие, что Волын и Штетин снова возвратились к обычаям язычества. Рассказывали, что это случилось таким образом. Город Волын, в котором стояла огромная колонна с воткнутым копьем, посвященным, будто бы, Юлию Цезарю, имел обычай праздновать в начале лета торжество какого-то божества; на этот праздник для игр и плясок сходилось множество народа. Когда волынцы обращались в христианство, тогда, по приказу Оттона, преданы были огню большие и малые идолы, стоявшие на открытом месте. Некоторые из жителей тайно унесли и скрыли несколько небольших, украшенных золотом и серебром изваяний. Пришло время названного языческого праздника, сошелся с обычным усердием со всей области народ и предавался различным играм и пиршеству, когда к нему вынесли сохраненные изображения его прежних богов. Этого было достаточно, чтобы разгоряченный веселием народ снова возвратился к старому языческому обряду служения им. Но среди игр и плясок по языческому обычаю в городе вдруг произошел пожар и распространился с такою быстротою и силою, что жители не только не могли спасти что-либо из своего имущества, но и сами едва избежали смерти. Когда огонь стих, они возвратились в опустошенный город и увидели среди пожарища церковь св. Адальберта, которую Оттон, за недостатком камня, выстроил из досок; она полусгорела, но трапеза, крытая тростником и внизу опоясанная полотном, осталась невредима. Народ принял это за чудо и снова, отказавшись от идолов, обратился в христианство. Хотя исход дела не мог не радовать Оттона, но самое происшествие показывало, как еще не тверды в вере были волынцы.
Доносились вести и о шаткости христианства в Штетине. Штетин, огромный город, больший, чем Волын, располагался на трех холмах; самый высокий из них находился в середине и был посвящен верховному языческому богу Триглаву. Здесь стоял трехглавый идол; золотая повязка покрывала его очи и уста. Жрецы уверяли: верховный бог имеет три головы потому, что властвует над тремя царствами: небом, землею и преисподней, золотая же повязка покрывает лицо его в знак того, что он не обращает внимания на проступки людей, как будто не видит и молчит о них. По обращении в христианство этого могущественного города, идолы были преданы сожжению, на трехглавой горе построена церковь в честь св. Адальберта, а другая, во имя св. Петра - за городской стеной; жертвы и богатые дары, которые прежде обильно приносились жрецам и языческим святилищам отошли на церкви. Это, как полагали, возбудило жрецов: видя, что прежние роскошные доходы их со дня на день все более слабеют, они искали случая возобновить их, обратив народ к прежней религии. Случилось, что в городе возникла большая смертность; народ прибег к жрецам, спрашивая о причине; жрецы говорили, что это - наказание за отход от религии отцов и грозили немедленной смертью, если не умилостивят своих старых богов жертвами и обычными приношениями. Слово подействовало на суеверные, запуганные умы: собралось вече, снова отыскали идолов, и снова все сообща торжественно совершили языческое служение. Возбужденная толпа бросилась затем на христианские храмы и наполовину разорила их, но, дойдя до алтаря, остановилась и обратилась с призывом к главному жрецу довершить разрушение. Рассказывали, что при этом произошло чудо: жрец взял секиру и уже готовился разорить святилище, как внезапно отступил и упал, пораженный ударом. Как бы то ни было, народ не уничтожил христианских святилищ, но рядом с ними воздвиг языческие капища и двоеверно поклонялся и немецкому богу, и прежним богам своих отцов.
В то же время в Штетине случилось происшествие, не оставшееся без влияния на утверждение христианства. На северо-запад от славянского Поморья находится Дания, отделенная от него морем; ширина моря здесь такова, что если в ясный день стать на нем в равном расстоянии от обеих земель, то они представятся взорам в виде легких облачков. В Штетине жил один гражданин по имени Вирчак, знаменитый и воинской славой и своими богатствами: он часто ходил за добычей в Данию, подобно тому, как и датчане производили частые разбойничьи набеги на Поморье. В то время, когда город вернулся к своим языческим богам, сильный Вирчак снарядил шесть кораблей и пустился новым набегом на Данию, но там его ждала непредвиденная засада, и он попал в плен со всеми товарищами. Датчане предали последних жестокой смерти, а предводителя, в расчете на хороший выкуп, заключили в тяжкие оковы и бросили в темницу. Каким-то чудом Вирчаку удалось избавиться: в малой ладье он, с попутным ветром, переплыл море и благополучно возвратился в родной город. Свое чудесное освобождение он объяснял заступничеством Оттона, к богу которого он обращался с мольбами о спасении. Так рассказывал он своим согражданам, и те, во свидетельство происшествия, повесили самую ладью на входные городские ворота. Хотя рассказ Вирчака и должен был расположить жителей к христианству, но, под влиянием жрецов, они остались в прежнем заблуждении.
Весть, что штетинцы впали в двоеверие, что они служат истинному Богу и идолам, возбудила христианскую ревность Оттона. Он решил снова идти в Поморье, имея намерение побывать на этот раз и в тех местностях, которых не мог посетить в первое путешествие. Запасшись в обилии всем необходимым и выбрав достойных товарищей, между которыми находился теперь и любимец его, свящ. Удальрик, Оттон отправился в путь за три дня до праздника Пасхи (31 марта, 1127 г.). Не желая, быть может, утруждать своим присутствием чешского и польского князей, или по какой иной причине, Оттон следовал теперь другой дорогой, через Саксонию. В Галле он закупил много драгоценных тканей и других вещей, предназначенных для подарков, и, отправив их по ручному пути до пределов лютичей (до Гавельберга), сам направился туда через Магдебург. Гавельбергская епископия так была разорена частыми набегами язычников, что в ней едва оставались слабые следы христианства. В самый день прихода Оттона в Гавельберг (около 15-го апреля) - город праздновал торжество "какого-то идола Яровита" и был со всех сторон украшен знаменами. Епископ остановился у ворот города и, призвав правителя Вирикинда, упрекал его за попущение такого язычества; Вирикинд оправдывался; он говорил, что никак не может побудить народ принять учение веры от архиепископа Норберта, который своей жестокостью до того вооружил всех против себя, что люди скорее были готовы принять смерть, чем иго подобного рабства. Вирикинд упрашивал Оттона раскрыть городу его заблуждения, уверяя, что народ гораздо охотнее послушает его увещаний, чем приказаний своего архиепископа. Оттон согласился и с возвышения, бывшего перед городскими воротами, проповедовал собранному народу слово спасения. Жители легко отказались от языческого празднования, говорили даже, что при другом архиепископе они скоро и добровольно примут и само крещение. Одарив Вирикинда деньгами, а его жену - богато украшенною Псалтирью, Оттон запасся здесь всем необходимым для путешествия, уложил пожитки на тридцать подвод и просил Вирикинда дать ему проводников; но тот, вопреки прежнему обещанию, отказался: путь миссии лежал через страну неприятелей, и он боялся, что стража его попадет в руки врагов и погибнет. Оттон с товарищами отправились одни, без проводников. Пять дней они шли по обширному лесу и вышли к большому озеру; здесь им встретился человек в малой ладье, и они приобрели у него значительное количество рыбы. К общему изумлению, рыбак не принял от них в вознаграждение ни денег, ни иных вещей, а согласился взять только некоторое количество соли; он рассказывал, что уже семь лет не видел хлеба и жил одной рыбой и водой из озера; бедняк с женою убежали сюда во время польского погрома, захватив с собою только топор и большой нож (косырь); среди озера они нашли небольшой островок, построили хижину и жили в безопасности; летом они заготовляли большой запас сушеной рыбы, которой питались во время зимы; потому соль была для них необходимее денег. В тех местах обитало племя мораван; они услышали о добром епископе и просили его крестить их; но Оттон не мог исполнить их желания: он находился в епархии архиепископа магдебургского и считал неуместным свое вмешательство в ее дела; поэтому он советовал
Путники прибыли в поморский город Дымин во время военной тревоги. Незадолго перед тем, император Лотар, вторгнувшись в страну лютичей, сжег их главный город с языческим святилищем; лютичи хотели теперь вознаградить свою потерю опустошением Дымина и пленением его граждан; последние мужественно защищались и просили князя Вартислава о помощи. В то самое время, когда Оттон со свитою и пожитками приближался к Дымину, лучшие его граждане держали вече на поле перед городскими воротами; увидев, что с высот, окружавших город, с шумом спускается большой обоз, народ пришел в беспокойство: он думал, что это нападение лютичей, и поторопился войти в город и приготовиться к отпору. Не замечая, однако, на мнимых врагах никаких воинских доспехов, дыминцы скоро узнали Оттона, уже известного им по слухам, и поспешили к нему навстречу. Правитель города был известен Оттону еще по первому путешествию; он дружески принял проповедников, но не мог предложить гостеприимства, говоря, что ждет других гостей (конечно, самого Вартислава), и назначил для размещения их место в старом замке, располагавшемся вне города. Там путники и разбили свои шатры, надеясь отдохнуть от трудной дороги. Оттон немедленно призвал старейшин и убеждал их принять христианство.
Хотя дыминцы и ожидали в ту ночь прибытия князя Вартислава с поморским войском для защиты их от лютичей, но слух, что лютичи сами имели намерение выступить против Вартислава к Дымину, сильно тревожил город. Войско Вартислава было разделено на две части: пехота следовала в лодках по воде, конница - по берегу; последняя, по расчету, должна была прийти к Дымину ранее, чем пехота; но случилось так, что сильный ветер пригнал ладьи с пешим войском быстрее обыкновенного и до прибытия конницы. Когда та пришла и заметила в ночной темноте стоявшее войско, то, не ожидая встретить своих, подумала, что это враги. Произошла довольно продолжительная и шумная стычка. Устрашенные криками и звуком оружия, спутники Оттона погасили огни и, полагая, в чем уверял их переводчик Альбин, что толпа язычников-лютичей напала на войско князя и истребила его, побуждали друг друга к побегу. Оттон отправил Альбина на разведку, но когда тот переплыл реку, то спокойствие уже водворилось: обе стороны узнали друг друга. Между тем, правитель города со своей стороны прислал к Оттону воина с объяснением происходившего. Вартислав был очень рад приходу Оттона, но, спеша поутру выступить с войском на добычу, не мог тогда же свидеться с ним и, через посланного, советовал как можно скорее перебраться на другую сторону реки и здесь ожидать его возвращения. Князь удивлялся, как проповедники остались невредимы в эти два дня, среди столь частых воинских движений врагов. Около полудня в той стороне, где лежала земля лютичей, показался столб дыма: то был знак грабежа, а к вечеру возвратился и сам князь с войском, обремененный большою добычею. Проповедники видели, как воины делили между собою награбленное: одежду, деньги, скот и всякое другое имущество. Затем делили пленников. Слышались вопли и плачь: муж разлучался с женой, родители с детьми, попадая к разным владельцам. Это были язычники, но несчастная судьба их тронула сострадательного епископа, и он не мог удержаться от слез. Довольный и удачей предприятия, и присутствием Оттона, князь желал сделать ему приятное: он подарил свободу более юным и слабым пленникам и постарался не разлучать тех из них, для которых особенно горька была разлука; со своей стороны, епископ выкупил и отпустил на волю многих пленников-христиан. Обменявшись речами и подарками, Вартислав и Оттон занялись своими делами. Быть может, вследствие переговоров с князем, Оттон не медлил долее в Дымине; он приказал сложить на ладьи пожитки и отправил с ними по реке Пене в Узноим большую часть своей свиты, сам же с немногими следовал туда сухим путем. Благодаря усилиям священников, оставшихся в Поморье от первой миссии, христианство уже успело распространиться и в Узноиме; Оттону пришлось только довершить дело. Расположение Вартислава к христианству ясно обнаружилось еще во время первой миссии; известно также, что сам он был христианин, но, живя среди язычников, не мог следовать правилам христианской жизни. Теперь он желал прочно утвердить новую религию и с этой целью к 22 мая назначил в Узноиме общий съезд воевод, знатных людей и жупанов своей земли.
Когда они съехались из Дымина и других городов и сели на вече, Вартислав держал к ним речь о приходе епископа; напомнил, что и прежде в их страны приходили многие проповедники слова божья, но нашли здесь смерть. Еще недавно был распят один из них, останки которого собрали и предали честному погребению капелланы епископа. Князь указывал на высокое положение Оттона в империи и нравственный подвиг его самоотвержения: "С таким знаменитым посланником папы и императора, говорил он, нельзя и не должно поступать неуважительно; если вы откажете ему в повиновении или чем огорчите, то, услышав об этом, немедленно явится с войском император и разорит вконец вас и землю вашу". Вартислав предлагал общим голосом обсудить дело и с должным уважением принять епископа. Знатные люди и старейшины составили совет; они долго находились в нерешительности и колебались, смущаемые противоречиями жрецов; наконец, более разумная сторона совещания, склонная к христианству, взяла верх, и, таким образом, принято было решение обратиться в новую религию.
Окрестив в Узноиме всех знатных, Оттон отправил наперед в другие города, по двое в каждый, своих священников, которые должны были известить народ об обращении высших людей и скором прибытии его самого. Двое из таких посланников, священник Удальрик и переводчик Альбин пришли в богатый город Волегощ. Они были с почетом приняты женой правителя города, которая тотчас накрыла стол и предложила им обильное угощение; священники пришли в изумление, встретив такую ласку и гостеприимство в "царстве диавола". Когда они удовольствовались пищей, Альбин, знавший по-славянски, тайно сообщил ей причину прихода их и как, вследствие совещания в Узноиме, все знатные люди отказались от идолослужения и приняли христианство. Известие это до того поразило домохозяйку, что она долгое время не могла прийти в себя. На вопрос Альбина о причине ее ужаса, она объяснила, что им грозит неминуемая погибель, так как городские власти и весь народ постановили предать их немедленной смерти, если они появятся в Волегоще. Добрая женщина скорбела, что ее дом, спокойный и гостеприимно открытый для всех странников, сделается местом убийства! Проведай о приходе Удальрика и Альбина кто-нибудь из городских начальников, дом ее сейчас окружат и или сожгут со всеми, в нем находящимися, или принудят ее выдать пришельцев. Желая спасти их, хозяйка указала комнату в верхнем отделении дома, где до поры-времени они могли скрыться, а слугам своим велела увести их лошадей с пожитками в свою отдаленную деревню. В городе, однако, уже распространился слух о прибытии проповедников и о месте их нахождения. Скоро на двор ворвалась разъяренная толпа и искала их, чтобы предать смерти. Жена правителя города созналась, что, действительно, к ней приходили чужестранцы, но, удовольствовавшись пищею, скоро ушли, и она не могла узнать, кто они и куда идут. Толпа поверила и успокоилась на этом ответе. Причиной этой тревоги, по мнению Удальрика, был один жрец, который, слыша об успехах христианской проповеди, пошел на хитрость: он облекся в плащ и другие священные одежды и до рассвета, тайно, вышел из города в ближний лес; заметив какого-то шедшего на рынок крестьянина, жрец внезапно остановил его; тот, сильно испуганный необыкновенной встречей, видя священные белые облачения, вообразил, что ему явился сам верховный бог, и в ужасе пал ниц на землю. Жрец сказал: "Я бог твой, которому ты поклоняешься; не бойся, но восстань и иди немедленно в город, там поведай властям и всему народу слово мое: если придут ученики того обольстителя, который вместе с князем находится теперь в Узноиме, да предадут их немедленной смерти; иначе - погибель грозит городу и всем жителям". Жрец скрылся, а крестьянин, придя в себя, поспешил передать гражданам волю мнимого божества, и они единодушно решили привести ее в исполнение.
Удальрик и Альбин недолго скрывались в своем убежище: на другой же день (по Герборду - на третий) пришел Оттон с князем и воинами и освободил их. Уже вечерело, когда некоторые из спутников Оттона захотели посмотреть находившееся в городе языческое святилище и отправились туда, не приняв никаких предосторожностей. Жители подумали, что они хотят зажечь их святилище, на улице собралась вооруженная толпа и грозила пришельцам нападением. Ввиду опасности, Удальрик счел нужным остановить товарищей, и они поспешили удалиться; но клерик Дитрих, который шел впереди всех, слишком поздно заметил отступление своих; он был уже у дверей самого храма и теперь, внезапно захваченный толпой, не зная, куда скрыться, в испуге вбежал в святилище. Там на стене висел огромной величины щит искуснейшей работы, обтянутый золотом; никому из смертных не дозволено было прикасаться к нему в обычное время, ибо язычники соединяли с ним какое-то религиозное предзнаменование; щит был посвящен богу войны Яровиту и только в военное время мог быть тронут с места. Тогда его несли впереди войска и верили, что через это останутся победителями в битвах. Дитрих увидел щит и, быстро овладев им, выбежал навстречу разъяренной толпе. При виде священного вооружения, жители, в деревенской простоте своей, вообразили, что это явился сам Яровит, одни в ужасе ударились в бегство, другие - пали ниц на землю; Дитрих же, когда опасность миновала, бросил щит и присоединился к своим.