Гимгилимыада – 2: С надеждой на возвращение
Шрифт:
Улит полюбовался разметавшимися по подушке черными волосами возлюбленной и нежно поцеловал её в зеленое плечо. Шафтит чуть дрогнула во сне и тихонько и сладко вздохнула. Будить свою избранницу Улиту не хотелось, потому он сел на край дивана, зевнул во весь рот и, блаженно улыбнувшись, подумал: «Ну вот и свершилось, я познал еще одну грань жизни. А Верум-то знал, о чём говорит, муслинки отличаются от земных женщин только цветом кожи, в остальном они такие же… Наверное».
Улит сходил на кухню. Плита-печка, нагревшая крохотное помещение за ночь, полностью высушила
Чтобы не будить Шафтит в столь ранний час, Улит хотел оставить ей записку, что-то вроде:
«Доброе утро! Жду тебя в обед на ферме, моя любимая лягушонка.
Целую, твой медвежонок Улиток.
P. S. Ути-пути.»
Но не оставил, так как понятия не имел, где находятся ключи от дома исписанной бумаги. А если бы и знал, то не мог же он оставить спящую Шафтит в незапертом доме. Кто знает, сколько мерзавцев-дегенератов и просто дегенератов ходит по гимгилимским улицам на рассвете? Зеленокожую любовь пришлось разбудить. Шафтит, не пряча наготы, бабочкой вспорхнула с постели, обвила шею Улита и поцеловала в губы. Улит лоснился счастьем и походил на медвежонка, дорвавшегося до бочонков с мёдом.
Не одеваясь, Шафтит встала, открыла шкаф, сняла с крючка связку ключей и, дурачась, погремела ими возле уха Улита.
– Не могла бы ты одеться, дорогая? – спросил Улит.
– Почему? – Шафтит изобразила удивление. – Тебе не нравится? Это неприлично?
– Как раз наоборот, очень нравится, потому и прошу одеться. Иначе я задержусь и опоздаю на работу.
Шафтит рассмеялась и накинула халатик. Сыну известного писателя польстило, что Шафтит рассмеялась его весьма остроумной и оригинальной шутке. «Ах, романтические отношения так сближают, – довольно подумал он. – Они рушат барьеры непонимания и стыда, заставляя людей быть собой». Мысль показалась ему невероятно удачной, и он решил, что ее необходимо запомнить, а лучше записать.
Улит и Шафтит спустились к выходу, и муслинка отперла дверь.
– Скажи… – задержался Улит у входа, – скажи, а до меня у тебя никого не было?
– Никого, – ответила Шафтит.
– Это же так романтично! – воскликнул обрадованый Улит. – Это так волнительно, познать прелесть любви с представителем другой планеты!
И он решил, что эту фразу тоже необходимо записать.
Землянин, насвистывая, зашагал по улице, полной тумана раннего осеннего утра, а Шафтит, проводив его взглядом и щёлкнув дверным замком, отправилась завтракать. «Похоже, интуиция не подвела меня, и с ответом я угадала», – подумала хранительница исписанной бумаги.
В сонодомовском холле за конторкой сидел Чикфанил. Он перечитывал вчерашнюю газету, бормоча себе под нос.
– Славных ночей, Чикфанил! – приветствовал его Улит.
– Иэх! Славных ночей, важный землянин! – проскрипел Чикфанил.
– Меня никто не спрашивал?
– О чем?
– Что значит «о чем»? Я говорю, меня никто не искал?
– Искал? А вы терялись?
– С чего ты взял, что я терялся?! –
– Ну как же? Вы не пришли ночевать, а теперь спрашиваете, кто вас искал.
– Вот так всегда, – проворчал Улит на земном. – Даже самое прекрасное утро непременно испортит какой-нибудь кретин своей тупостью.
– Что вы сказали?
– Говорю, что я не терялся.
– Это хорошо, что не терялись. А то в газетах такое пишут, что я даже беспокоился за вас, когда вы не терялись до утра.
– А что пишут в газетах?
– На днях в Язде, страшно сказать, иэх, взорвали магазин. Пишут, что многим поотрывало руки-ноги, а кому-то и, иэх, голову. Хорошо, что вы не были тогда в Язде, иначе и вам могло оторвать голову. Вы лучше не ездите в Язду.
– В Язде я не был и не собирался, – важно ответил Улит. – Мне нет никакого дела до Язды. А тех, кто взорвал магазин, нашли?
– Про это ничего не писали.
– Вашей полиции необходимо лучше работать, – назидательно сказал Улит.
– Обязательно, – закивал Чикфанил, словно мог лично повлиять на эффективность работы полиции.
– Впрочем, это не мои заботы, – небрежно махнул тростью Улит. – Верум не выходил?
– Кто не приходил, иэх? – переспросил Чикфанил. – Мой сын?
– Твой сын? – округлил глаза Улит.
– Нет, мой сын не приходил.
– Да плевал я на твоего сына! Ве-рум! Ве-рум не спускался вниз?!
– Ах, этот, – припомнил Чикфанил. – Так ведь ему, иэх, отрезали пальцы и язык. Вы забыли?
У Улита померкло в глазах, а пол едва не ушёл из-под ног. В ушах тоскливо забил набат. Землянин крепко вцепился в край Чикфанильей конторки.
– К… как отрезали? – промямлил сын известного писателя.
– Обычно, ножом, – хладнокровно сказал Чикфанил и, как показалось Улиту, с какими-то кровожадными, садискими нотками в голосе.
– За-зачем?
– Неужели вы забыли? Его, иэх, бросили в тюрьму, а потом отрезали пальцы и язык за то, что он оскорбил вас и бросился на вас в драку.
Набат утих, пол перестало шкивать, а к Улиту вернулась способность скандалить.
– Старый долбоёб!! Перепугал меня до смерти!! – заорал он едва ли не с пеной у рта. – Я спрашивал о Веруме, а не о том ублюдке с Востока!! Верум, это землянин, который живет со мной в 22-ом номере!
– Ах, в номере 22! Другой важный, иэх, землянин. Удивительно, как я мог сперва подумать, что Верум мой сын, а после принять его за востоковца Уддока? Верум в столовой, пьёт чай. Но он вас не искал, вы ведь не терялись. И как я перепутал? Совсем мозги чешуёй, иэх, заросли.
Дослушивать хозяина сонодома Улит не стал и пошёл в столовую. Там в одиночестве сидел Верум и пил чай из кособокой белой чашки с кривыми, словно колотыми, краями. Улит плюхнулся к нему за стол и вместо приветствия яростно посмотрел.
– Скандалишь с самого утра? – спросил Верум, приветствуя друга кособокой чашкой.
– Этот безмозглый дед несет всякую околесицу!
– Да я слышал, слышал… твои вопли.
– Между прочим, я пропал на целую ночь, а ты и не подумал искать меня!