Гимназистка. Под тенью белой лисы
Шрифт:
— Лиза, с вашей стороны это непредусмотрительно, — сказал он. — Беспокойство о ближних — весьма похвальное качество для столь юной барышни, но ещё больше она должна переживать, что о неё будут думать окружающие. О ней и о клане. Что скажет Фаина Алексеевна? Уверен, она ничего не знает, а когда узнает, будет резко против такого урона вашей репутации. А поскольку вы лицо несовершеннолетнее, увы, только она будет решать, выступите ли вы свидетелем на суде. И боюсь, её решение будет однозначно не в пользу бедного Николая.
— Саша, как ты можешь так говорить, — возмутилась
— Боюсь, Анна Васильевна, что судьба внучки для Фаины Алексеевны окажется куда важнее судьбы вашего сына. Ведь после того, как Лиза выступит на суде, единственной возможной партией для неё станет Николай.
— Мы не возражаем, — торопливо сказал Пётр Аркадьевич.
Но Волков не обратил ни малейшего внимания на его ремарку и продолжил:
— А это никак не удовлетворит Рысьиных.
— Видите ли, Александр Михайлович, — с улыбкой сытой кошки, дорвавшейся до сметаны, ответила я. — Ваше предположение априори неверно, поскольку опирается на ту информацию, которая у вас есть, а она не полная. Фаина Алексеевна более не имеет ко мне никакого отношения. И клан Рысьиных тоже, поскольку сейчас я состою в клане Рысьих.
Для Волкова моё сообщение оказалось неприятным ударом, даже его холёную физиономию чуть перекосило, но он справился с собой быстро.
— А что это меняет, Лиза? — лениво спросил он. — Какой бы клан ни был, его глава всё равно будет против такого урона репутации. Так что с вашей стороны весьма некрасиво подарить надежду родителям Николая. Кстати, а кто у вас глава? Не припомню такого клана. Слишком мелкий, наверное.
Он нехорошо прищурился, наверняка наметив следующим шагом визит к этому самому главе, чтобы заручиться помощью. Или запугать.
— Мы только зарегистрировали клан, он ещё не успел вырасти, — пояснила я. — А глава не будет против, не переживайте, поскольку глава — я.
— Вы? — поражённо выдохнул Волков, разом потеряв всю невозмутимость. — Быть того не может. Там требуемый уровень магии не меньше пятисот.
— Да-да, я помню, только вчера подтверждала, — зубы я показала с огромным удовольствием.
— Лиза, и вы собираетесь себя хоронить с таким уровнем магии? Это преступно! — возмутился Волков. — И со стороны Фаины Алексеевны было преступно пустить ситуацию на самотёк. Имейте в виду, стоит вам появиться на суде, и вы из желанной невесты превратитесь в парию. А если Николай не захочет на вас жениться…
— Саша, как ты смеешь! — воскликнула Анна Васильевна.
— Значит, судьба моя такая, остаться старой девой, — ласково ответила я почти одновременно с ней. — Я не могу позволить пострадать Николаю ни за что.
Волков что-то выдавил сквозь зубы, наверняка ругательное и не очень приличное. Но сделал это столь тихо, что слов всё равно никто не разобрал. Просить повторять мы его не стали, поскольку в кабинете зазвонил колокольчик, секретарша подскочила, метнулась к начальству, а выйдя оттуда сразу пригласила нас с Тимофеевым в кабинет.
Солидный такой кабинет. С паркетными полами, натёртыми до блеска и частично прикрытыми красной ковровой дорожкой. С солидной
К моему заявлению и выписке с проходной университета он отнёсся без особого воодушевления. Важно выслушал, всё изучил, потом столь же важно сказал:
— Это ничего не доказывает. Вы лицо заинтересованное.
— А выписка с проходной?
— Поручик Хомяков мог покинуть университет не через проходную.
— Как это не через проходную? — возмутился Тимофеев. — Это невозможно.
— Есть способы, — туманно ответил следователь. — Разгашать их я, разумеется, не буду, это не в интересах следствия. Способы подходят не всем, но поручик входит в группу лиц, которые могут таким образом покидать университет незамеченными. И возвращаться, соответственно, тоже.
Он лениво вертел в руках карандаш и даже не смотрел на нас. Почему-то подумалось, что ему уже спустили сверху результат расследования, и от наших слов сейчас не зависит ровным счётом ничего. Тёплое место предполагало полную лояльность хозяевам, и следователь сейчас отрабатывал жалованье и кабинет, а не стремился найти истину.
— То есть вы утверждаете, что Елизавета Дмитриевна лжёт? — холодно спросил Тимофеев.
— Она лицо заинтересованное, — невозмутимо повторил следователь.
— А моя служанка? — уточнила я.
— Разумеется, тоже.
— А ментальная магия? — ухватилась я за соломинку. — Меня же может допросить специалист по ментальной магии, чтобы подтвердить, что я не лгу.
— Вы могли видеть иллюзию и даже не подозревать об этом, — он почти зевнул мне в лицо.
— А Николай? То есть поручик Хомяков. Уж он точно может знать, что был у меня не иллюзией.
— К сожалению, подобный допрос поручика Хомякова невозможен.
Разумеется, невозможен, потому что всё обвинение рассыплется карточным домиком после такого допроса.
— Это официальная позиция следствия?
— Помилуйте, барышня, — снисходительно усмехнулся этот тип. — Следствие ещё идёт. Разумеется, ваше заявление и другие бумаги я приложу к делу. Но если вы рассчитываете, что после вашего заявления поручик Хомяков будет отпущен на свободу и сможет избежать карающего меча правосудия, то вы глубоко заблуждаетесь.
— Он невиновен!
— Суд определит, — равнодушно ответил следователь. — У вас всё? В таком случае более вас не задерживаю.
Захотелось на него наорать и выплеснуть содержимое пузатой чернильницы, которая прямо-таки просилась в руку, прямо в эту наглую лоснящуюся рожу так, чтобы чернила потекли сначала по лицу, потом новёхонькому мундиру, красному сукну стола… Я столь живо представила картину, что руки зачесались сделать её явью. Но этим бы я точно Николаю не помогла, а только настроила против себя того, от кого могла зависеть его судьба. А могла и не зависеть — тут я не заблуждалась. Я закрыла глаза, чувствуя, как внутри бурлит ярость, мешается с магией и хочет выплеснуться, несколько раз вдохнула-выдохнула, чтобы успокоиться.