Гинекологическая проза
Шрифт:
Маша при этих словах приободрилась. Перспектива попасть в хорошие руки радовала, как никогда. Она быстро доела кашу, выпила остывший чай и следом за соседкой вернулась на койку.
Больничное время – странная штука. Казалось бы, ничем не заполненное, оно должно тянуться бесконечно, но почему-то пролетает неожиданно быстро. Маше казалось, что не прошло и получаса, как они вернулись с завтрака, когда в их закуток вбежала еще одна медсестра со словами: «Девочки, обход, обход», – поправила им одеяла, смахнула рукой невидимую пыль со спинок
Обход был впечатляющ. В узкий пенальчик вошло одновременно человек десять, все в белых халатах и шапочках, страшно торжественно. В центре этой группы шел довольно пожилой, солидного и строгого вида седовласый господин в роговых очках. К нему почтительно обращались: «Профессор».
Обход сперва подошел к Лениной кровати. Из толпы выступила женщина, в руках у нее была открытая карта. Подав ее профессору, врач стала быстро что-то рассказывать про Лену, перемежая речь латинскими словами. Маша пыталась было вслушиваться, но быстро отключилась. Профессор кивал, прочие хранили почтительное молчание. Затем врач откинула одеяло с живота Лены, профессор пощупал живот в двух местах, снова кивнул.
– Продолжайте, – милостиво сказал он врачу и направился к Маше. Все, толкаясь, устремились – насколько можно было в узком промежутке – за ним.
Про Машу рассказывал вчерашний доктор Юра, который ее принимал. Он быстро и сбивчиво оттараторил историю Машиного появления в больнице, ее жалобы, свои впечатления и закончил тем, что Маша – больная Татьяны Ивановны, та сегодня принимает смену, и он полагает оставить Машу здесь до ее прихода.
Профессор благосклонно кивнул, склонился к Маше, сам приподнял одеяло – врач Юра запоздало дернулся помочь, но не успел. На Машин живот легла сухая, твердая рука, слегка надавила, чуть сдвинулась…
– Профессор, – шепотом сказала Маша, – я со вчерашнего дня шевелений не чувствую.
Профессор молча протянул другую руку куда-то назад, в нее мгновенно легла палочка стетоскопа. Приставив стетоскоп к животу, профессор стал слушать, вытянув трубочкой губы и насупив седые брови. Маша напряженно ждала.
– По-моему, все в порядке, – наконец подытожил профессор. – Сердцебиение отчетливое. Впрочем, – тут он обернулся к врачу Юре, – направьте ее на ультразвук, пусть посмотрят еще раз. И ждите Татьяну Ивановну.
Профессор поднялся, и вся процессия потекла к выходу. Маша торопливо прошептала: «Спасибо, профессор», но вряд ли была расслышана.
Еще через какое-то время – счет ему был Машей абсолютно потерян, кроме того стало неудержимо клонить в сон – в закуток вошла молоденькая медсестра.
– Кого назначили на УЗИ?
Маша приподнялась на койке.
– Вставай, я тебя отведу.
Они вышли из-за стеклянной стены, прошли по очередному коридору – их было в этом здании какое-то бесконечное множество – зашли в лифт.
– Ты хоть причешись, – сказала вдруг Маше сестра, кивая на стенку лифта.
Маша вдруг осознала, что это зеркало. И в нем она, Маша, с всклокоченной
Сейчас ее осмотрели без очереди – хоть какая-то радость. Врач, повозив по животу датчик, подтвердил сестричке, приведшей Машу, что с ребенком все в норме, если не считать обвития пуповины вокруг шеи.
– Тридцать семь недель, – уточнил он сроки. – А по размеру головы – тридцать восемь. По вашим подсчетам, какой у вас срок? – обратился он к Маше.
– Тридцать шесть с половиной, – ответила та.
– Ну и точность, – засмеялся врач. – Тридцать семь. Значит, просто голова большая. Умный будет.
– А кто будет-то? – с надеждой спросила Маша. – Не видно там?
– Не, не видно. Да вам уж недолго ждать, скоро узнаете.
Обратный путь уже не показался Маше таким мучительно-стыдным, а в закуток за стеклянной стенкой она вошла, как домой. Крики рожающих больше не казались такими ужасными – а может, днем их просто было меньше. Ее ждала Вера Федоровна с обедом, а Лены не было. На вопрос Маши, где же соседка, Вера Федоровна засмеялась:
– Где-где… Все вы там будете. Рожать пошла.
– Вера Федоровна, – вдруг вырвалось у Маши, – у меня пуповина на шее. Вы меня возьмете к себе, хорошо?
Та окинула ее внимательным взглядом.
– Ладно, чего ж не взять. Ты не волнуйся, пуповина у половины детей на шее, и ничего.
– Но вы возьмите меня, я хочу с вами рожать.
– Договорились, иди ложись, – и Вера Федоровна исчезла.
Маша легла, попыталась устроиться поудобнее и подремать, но сон не шел. Она тяжело ворочалась с боку на бок, то тут, то там болело, почему-то начали мерзнуть ноги. «Господи, – думала Маша, – ну хоть бы кончилось все это поскорее, хоть бы рожать уж начать, что ли, или в патологию уж бы перевели. Впрочем, когда-нибудь все кончится, деваться некуда, надо терпеть».
Мысли были нечеткими, какими-то муторными. Наверное, Маша все-таки задремала, потому что вдруг оказалось, что около кровати уже стоит Татьяна Ивановна.
– Ну, здравствуй, красавица. Ты тут что делаешь-то?
– Я? – Маша постепенно приходила в себя. – Ой, Татьяна Ивановна! Здравствуйте! А мне вчера нехорошо стало, я испугалась, решила прийти. У меня уже пробка отошла, и воды капали…
– Ну и хорошо, – улыбнулась ей Татьяна Ивановна. – Значит, будем рожать. Готовься, я сейчас всех обойду, вернусь и посмотрю тебя как следует.