Гинекологическая проза
Шрифт:
Немного погодя она действительно вернулась в сопровождении медсестры, которая несла какие-то инструменты и белый эмалированный лоток.
Татьяна Ивановна заставила Машу сесть на постели с поднятыми коленками, ловко подсунула под нее лоток, надела резиновые перчатки и что-то такое стала делать у Маши внутри. Больно не было, Маша чувствовала только холод металла, и вдруг хлынул поток – Маше показалось именно так – горячей жидкости, зажурчал в лотке, а довольная Татьяна Ивановна поднялась и стала снимать перчатки.
– Воды светлые, все в порядке, даже раскрытие началось,
– Ой, – спохватилась Маша, – а мне вчера… ну… клизму не сделали – думали, обойдется.
– Хорошо, что сказала, умница. Марин, проводи ее вниз, пусть все сделают, и постель ей подготовь. Все, девочки, меня ждут.
Татьяна Ивановна ушла. Медсестра Марина помогла Маше подняться на ноги, свернула ее постель скаткой и скинула на пол.
– Пошли, я тебя пока в приемное отведу, а вернешься – тогда и в предварительную положим. – Поглядев вслед Татьяне Ивановне, Марина укоризненно покачала головой и доверительно прошептала Маше:
– Вот так всегда, как дежурит, так в ее смену чуть не тридцать родов идет, носится всю ночь, как бешеная. Все хотят с ней рожать.
Снова коридор, лифт, темные проходы и уже знакомый приемный покой. Там сидела другая акушерка, тоже пожилая и с виду ничуть не добрее вчерашней.
Марина передала ей Машу с указаниями, что нужно делать, и убежала. Тетка проворчала что-то на тему, что у нее и без того полно работы, но стала наполнять водой здоровую кружку.
– Иди, ложись вон, – указала она на узкую коечку, накрытую клеенкой, над которой высился штатив. – Бери наконечник, засовывай в себя как можно глубже.
Маша покорилась. Когда она справилась с задачей, тетка установила кружку в штатив, что-то подсоединила и открыла краник.
Маша взвыла. Любой взвоет, если в него зальют литра два холодной воды, а Маше и до того было не по себе. Выдрав из себя наконечник, она бегом – как только позволяло пузо – кинулась в закуток, где стоял унитаз, мечтая только об одном – как бы не родить прямо на месте.
Тетка проводила ее мрачным взглядом и пошла заниматься другими жертвами – в приемном, ожидая своей очереди, сидели, держась за живот и постанывая, еще две совсем молодые женщины.
– Нечего стонать, – прикрикнула на них тетка. – Первородки. Терпите, вам не скоро еще. – Она не спеша заполняла медкарты.
Маша выползла из туалета, пытаясь держаться за все участки тела сразу, и рухнула на стул.
– Ну, все? – мрачно спросила ее акушерка. Маша кивнула. – Подождешь немного, я счас вот еще девочек оформлю, всех вместе вас отведу.
Это был не вопрос, а приказ. Маша снова кивнула, ей казалось, если она раскроет рот, то тутже и родит. Она несколько раз глубоко вдохнула, осторожно пошевелилась – нет, вроде отпускает…
– Кстати, – вдруг вспомнила она, – раз я все равно тут сижу, дайте мне, пожалуйста, другой халат, этот жутко рваный.
– Можно подумать, – фыркнула тетка, – другой лучше будет. Мне не жалко, я дам.
Она кинула Маше другой комплект, который и вправду был ничуть не лучше. Но все-таки дырки там были в других местах, и Маше
Ждать было еще довольно долго – тетка с оформлением не торопилась. Маша рассматривала новеньких, чувствуя себя по сравнению с ними бывалым аборигеном. Одна девочка была очень красивой, совсем молоденькая, с длинной черной косой. Она громко стонала, закусив губу, и с трудом отвечала на теткины вопросы, вызывая у той законное раздражение. Другая, сжавшись в комочек, испуганно смотрела на происходящее и явно старалась сдерживаться от стонов.
Маше захотелось хоть как-то их поддержать – ведь они-то тут первый раз, постоять за себя толком не могут, ничего не знают, и больно, и страшно… Она подошла поближе и тихонько заговорила с той, которая молчала – что, да давно ли схватки, да сильно ли болит – обычный бабский разговор, но, честное слово, от этого, бывает, становится легче.
Тетка мрачно покосилась на Машу, но промолчала. Закончив опрашивать красотку, она поманила к себе тихую девочку и повела ее сдавать кровь и делать прочие процедуры.
Стоны оставшейся девушки перешли в тихое подвывание. Она согнулась пополам, держась за живот, коса моталась по полу. Маша подсела к ней, стала что-то говорить, просто чтобы та отвлеклась. Девушка смотрела на нее полубезумными глазами, как загнанный дикий зверь.
– Ну подожди, – говорила Маша. – Ты не стони, ты дыши глубже. И считай: раз, два, три, а на четыре – вдох.
– Я не могу, – выдохнула та. – Раз, два, три, – ооо! Не могу! Сейчас умру!
– Не умрешь! – это вернулась акушерка. – Пошли кровь сдавать!
Она увела девушку с косой. Из-за перегородки раздались уже не стоны, а просто-таки вопли и акушеркина брань. Маше захотелось уйти, потому что слушать все это было достаточно тошно. У акушерки в приемном, конечно, работа собачья, не позавидуешь, но трудно было отделаться от мысли, что в ее поведении – да что в ее, все они совершенно одинаковы, как с одной пластинки, – есть еще что-то специально злобное. Словно чем-то виноваты перед ними приходящие рожать женщины.
В приемную зашла медсестра Марина – Татьяна Ивановна беспокоилась, куда запропала ее подопечная. Маша обрадовалась – в родилке было, пожалуй, спокойней.
Новое Машино место было уже в дальнем конце родильного отделения. Проходя по коридору, Маша остановилась было около отгороженного прозрачной стенкой родильного зала – там на кресле кто-то рожал, суетились врачи, очень хотелось посмотреть, но Марина быстренько увела ее. В предродовой палате, мало отличавшейся от закутка, где Маша провела ночь, – разве что места побольше, кровати повыше и их всего три, Марина помогла Маше забраться на ближнюю к двери койку, подоткнула ей под спину подушку, прикатила откуда-то капельницу на штативе и ловко ввела Маше иголку в вену возле локтя. Закрепила пластырем, открыла вентиль капельницы, велела лежать спокойно и убежала. Через несколько минут вернулась, катя на тележке уже знакомый Маше прибор для мониторинга, облепила датчиками живот, накрыла сверху одеялом и исчезла окончательно.