Гиперболоид инженера Гарина
Шрифт:
– Нет. Я только что собирался позвонить Шельге. У него должны быть вырезки за вчерашний и сегодняшний день.
Вольф поднялся. Было видно, как под одеждой его вздулись мускулы.
Хлынов предложил позвонить из ближайшего кафе на левом берегу. Вольф пошел через мост так стремительно, что какой-то старичок с цыплячьей шеей в запачканном пиджачке, пропитанном, быть может, одинокими слезами по тем, кого унесла война, затряс головой и долго глядел из-под пыльной шляпы вслед бегущим иностранцам:
– О-о! Иностранцы…
В кафе, стоя у цинкового прилавка, Вольф пил содовую. Ему была видна сквозь стекло телефонной будки спина разговаривающего Хлынова, – вот у него поднялись плечи, он весь налез на трубку; выпрямился, вышел из будки; лицо его было спокойно, но белое, как маска.
– Из больницы ответили, что сегодня ночью Шельга исчез. Приняты все меры к его разысканию… Думаю, что он убит.
60
Трещал хворост в очаге, прокопченном за два столетия, с огромными ржавыми крючьями для колбас и окороков, с двумя каменными святыми по бокам, – на одном висела светлая шляпа Гарина, на другом засаленный офицерский картуз. У стола, освещенные только огнем очага, сидели четверо. Перед ними – оплетенная бутыль и полные стаканы вина.
Двое мужчин были одеты по-городскому, – один скуластый, крепкий, с низким ежиком волос, у другого – длинное, злое лицо. Третий, хозяин фермы, где на кухне сейчас происходило совещание, – генерал Субботин, – сидел в одной холщовой грязной рубашке с закатанными рукавами. Начисто обритая кожа на голове его двигалась, толстое лицо с взъерошенными усами побагровело от вина.
Четвертый, Гарин, в туристском костюме, небрежно водя пальцем по краю стакана, говорил:
– Все это очень хорошо… Но я настаиваю, чтобы моему пленнику, хотя он и большевик, не было причинено ни малейшего ущерба. Еда – три раза в день, вино, овощи, фрукты… Через неделю я его забираю от вас… Бельгийская граница?..
– Три четверти часа на автомобиле, – торопливо подавшись вперед, сказал человек с длинным лицом.
– Все будет шито-крыто… Я понимаю, господин генерал и господа офицеры, – Гарин усмехнулся, – что вы, как дворяне, как беззаветно преданные памяти замученного императора, действуете сейчас исключительно из высших, чисто идейных соображений… Иначе бы я и не обратился к вам за помощью…
– Мы здесь все люди общества, – о чем говорить? – прохрипел генерал, двинув кожей на черепе.
– Условия, повторяю, таковы: за полный пансион пленника я вам плачу тысячу франков в день. Согласны?
Генерал перекатил налитые глаза в сторону товарищей. Скуластый показал белые зубы, длиннолицый опустил глаза.
– Ах, вот что, – сказал Гарин, – виноват, господа, – задаточек…
Он вынул из револьверного кармана пачку тысячефранковых билетов и бросил ее на стол в лужу вина.
– Пожалуйста…
Генерал
Гарин сказал, вставая:
– Введите пленника.
61
Глаза Шельги были завязаны платком. На плечах накинуто автомобильное кожаное пальто. Он почувствовал тепло, идущее от очага, – ноги его задрожали. Гарин подставил табурет. Шельга сейчас же сел, уронив на колени гипсовую руку.
Генерал и оба офицера глядели на него так, что, казалось, дай знак, мигни, – от человека рожки да ножки останутся. Но Гарин не подал знака. Потрепав Шельгу по колену, сказал весело:
– Здесь у вас ни в чем не будет недостатка. Вы у порядочных людей, – им хорошо заплачено. Через несколько дней я вас освобожу. Товарищ Шельга, дайте честное слово, что вы не будете пытаться бежать, скандалить, привлекать внимание полиции.
Шельга отрицательно мотнул опущенной головой. Гарин нагнулся к нему:
– Иначе трудно будет поручиться за удобство вашего пребывания… Ну, даете?
Шельга проговорил медленно, негромко:
– Даю слово коммуниста… (Сейчас же у генерала бритая кожа на черепе поползла к ушам, офицеры быстро переглянулись, нехорошо усмехнулись.) Даю слово коммуниста, – убить вас при первой возможности, Гарин… Даю слово отнять у вас аппарат и привезти его в Москву… Даю слово, что двадцать восьмого…
Гарин не дал ему договорить. Схватил за горло…
– Замолчи… идиот!.. Сумасшедший!..
Обернулся и – повелительно:
– Господа офицеры, предупреждаю вас, этот человек очень опасен, у него навязчивая идея…
– Я и говорю, – самое лучшее держать его в винном погребе, – пробасил генерал. – Увести пленника…
Гарин взмахнул бородкой. Офицеры подхватили Шельгу, втолкнули в боковую дверь и поволокли в погреб. Гарин стал натягивать автомобильные перчатки.
– В ночь на двадцать девятое я буду здесь. Тридцатого вы можете, ваше превосходительство, прекратить опыты над разведением кроликов, купить себе каюту первого класса на трансатлантическом пароходе и жить барином хоть на Пятом авеню в Нью-Йорке.
– Нужно оставить какие-нибудь документы для этого сукиного кота, – сказал генерал.
– Пожалуйста, любой паспорт на выбор.
Гарин вынул из кармана сверток, перевязанный бечевкой. Это были документы, похищенные им у Шельги в Фонтенебло. Он еще не заглядывал в них за недосугом.
– Здесь, видимо, паспорта, приготовленные для меня. Предусмотрительно… Вот, получайте, ваше превосходительство…
Гарин швырнул на стол паспортную книжку и, продолжая рыться в бумажнике, – чем-то заинтересовался, – придвинулся к лампе. Брови его сдвинулись.