Гиперборей
Шрифт:
Гульча возбужденно схватила Олега за руку:
— Почему не стреляешь?
— Они люди, — ответил Олег глухо, — не мишени!
Часть нападающих бросили мечи, метнулись врассыпную в переулки. Оставшиеся сражались яростно, однако князь Годой и воины уже воспрянули духом, налегли из последних сил. Еще несколько человек упали под их мечами и топорами. Гульча повернулась к Олегу, глаза ее странно блестели:
— Они даже не замечают, что этой победой обязаны тебе!
— Они сражаются сами.
— Не понимаю тебя! Как только мы соединились
— Я пещерник! — напомнил ей Олег настойчиво. — Пещерник! Когда не было другого выхода, я взялся за меч. А теперь воюют те, кто... только воины.
Люди Годоя с князем потеснили оставшихся врагов, окружили. Годой закричал громовым голосом:
— Бросай оружие! Кто сдается, будет пощажен!
Один из воинов, молодой парень с чистым, как у девушки, лицом, поспешно уронил меч. Его сосед ухмыльнулся, взмахнул топором, и голова паренька покатилась под ноги. Олег быстро схватил лук, стрела исчезла с тетивы, а появилась в голове убийцы: оперение торчало из левого уха, наконечник высунулся из правого. Годой выругался, его воины навалились на противника, начали вырывать мечи, бить плашмя обухами топоров.
Когда схватка затихла, Годой поманил отрока — тот в стороне с трудом удерживал двух пышно убранных коней. Рюрик с воеводами вернулись к Умиле, она держалась за спинами Олега и Гульчи. Игорь спокойно спал, улыбался до ушей. Губы Рюрика поползли в стороны:
— Воин растет! Звон мечей слаще колыбельной.
Годой подъехал медленно, настороженно, жеребец пугливо раздувал ноздри, чуя кровь на седоке. Глаза князя с удивлением и беспокойством обшаривали возбужденные лица пришельцев. Взгляд его остановился на Рюрике. Годой медленно заговорил, угадав наиболее знатного:
— Боги прислали вас вовремя! Впрочем, мы и сами уже добивали остатки. Но кто вы? Я не знаю таких могучих витязей ни среди лупов, ни среди драбичей, ни даже среди пастернаков...
Он бросил подозрительный взгляд на Рудого. Тот чистосердечно улыбнулся, но поводьями и шпорами заставил коня пятиться, встал позади Рюрика и Асмунда. Рюрик открыл было рот, но Олег оттеснил его конем, ответил с поклоном:
— Мы странники. Велики наши грехи, едем поклониться святыням.
Годой снова бросил испытующий взгляд в сторону Рудого, понимающе кивнул:
— Ежели вы такие же праведники, как вон тот... Вам надо торопиться, а то грехи задавят.
Рюрик оглянулся на Рудого, тот что-то нашептывал на ухо Гульче, она краснела и хихикала.
— Его и здесь знают?
Годой нехорошо улыбнулся:
— Будьте готовы, что к вам прибегут матери обесчещенных дочерей, обворованные купцы, обманутые женщины... Вообще ждите много интересного. Торговые лавки закроются! Это не война виновата — ее переживем: значит, на улицах нашего городища гуляет на свободе Рыжий Волк.
Рюрик с отвращением взглянул на Рудого:
— Ты как чума на наши головы! Хоть когда-либо в жизни что-то сделал доброе?
Рудый ответил
— А разве благодаря мне десять человек в этом племени не получат от князя Годоя по пять серебряных гривен лишь за то, что гоняются за мною?
Годой с безнадежностью развел руками:
— Зря выбросил деньги... Я прошу вас быть моими гостями. Весь небольшой теремок в вашем распоряжении.
Теремок Годоя оказался добротным теремом. Каменный фундамент, толстые бревенчатые стены, зарешеченные окна-бойницы. На крыше — бочки со смолою, тяжелые горы булыжников. Перед князем и гостями услужливо распахнули ворота, гридни перехватили коней, а Рюрик со свитой двинулись через вымощенный двор к расписному крыльцу терема.
Когда прошли через светлицы, горницы, Годой отвел гостей в главную палату, велел подать княжеский ужин. Гридни притащили объемистые лохани с горячей водой, суетливо помогли смыть грязь и кровь, хоть чем-то старались услужить союзникам. За это время в палате сменили скатерти, уставили столы яствами и кувшинами с вином. Перед Годоем и Рюриком поставили кубки из золота, воеводами — серебряные чары, женщинами — малые чаши, украшенные цветными камешками, лишь перед пещерником осталось пустое место. Рудый злорадно оскалил зубы, но Асмунд шепнул ему на ухо:
— Значит, будет лакать прямо из кувшинов!
Лицо Рудого сразу стало встревоженным. Годой лично рассадил гостей, сам потчевал горячим мясом, мягким сыром, мужчинам велел наливать вина и пива, женщинам — меда. Гридни сновали вокруг столов, ловили каждое слово и желания гостей.
Рюрик поинтересовался:
— Из-за чего сражение?
Годой отмахнулся с небрежностью:
— Это же терняне!
Рюрик помолчал, ожидая разъяснения, но Годой был уверен, что все объяснил. Асмунд закряхтел, проговорил осторожненько:
— Князю понятно, на то он и князь. Пещернику понятно — он среди богов терся... Рудому тоже все понятно, на то он и пройдоха... Женщинам тем более все ясно, они всегда все знают... только мне, простому и даже очень простому вояке, непонятно, из-за чего война. Терняне... они кто?
Годой удивился:
— Соседи, кто еще? Подлейший народ. Способный на любые пакости.
— Почему?
— Как почему? — удивился Годой. — Потому что — терняне!
— А-а, — вступил в разговор Рудый, — все так понятно, просто удивляюсь Асмунду! Притворяется, по своей хитрющей натуре. Вы на них набрасываетесь тоже?
— Для защиты!
— Еще понятнее, — сказал Рудый глубокомысленно, — так что можно не идти в пещеры вовсе... Прибегает ко мне Ивка, сын сестры, ревет: меня Славка побил! А ты, спрашиваю я, сдачи дал? Еще бы, отвечает он сквозь слезы и кровавые сопли, еще ра-а-аньше!
Гридни взялись с четырех углов за скатерть, унесли вместе с блюдами. Под скатертью оказалась следующая — красная, как огонь, — и другие гридни мигом наставили новые блюда, усеяли стол кубками, чарами, чашами.
Асмунд наклонился к Рудому, шепнул: