Гипноз для декана
Шрифт:
Маскируя полыхающие щеки, я сделала вид, что закашлялась.
— Ну, что теперь? — процедил декан, явно начиная раздражаться.
— Простыла, наверное… — прохрипела я, закрывая рот рукой. — От кондиционеров…
— Какие, к черту, кондиционеры в двадцать два по цельсию? — рявкнул Андрей Федорович так грозно, с такой нескрываемой злобой в голосе, что у меня душа в пятки ухнула. — Что ты несешь, Сафронова?! То ты обезводилась, то простыла! Я тебе что — медпункт? Или книга жалоб и предложений? Говори, зачем пришла и уматывай отсюда, пока я тебе пинка под зад не дал!
—
Пару секунд, как могла крепилась, изо всех кусая дрожащие губы… а потом враз сорвалась — разрыдалась прямо у него на глазах — в голос, с судорожными всхлипываниями, дав волю целому фонтану слез.
— Да чтоб тебя… — сквозь зубы выругался декан, выхватывая у меня пустой стакан и снова наполняя его водой. — Еще нянькой я не нанимался… Ну, что ты ревёшь, Сафронова?!
— З-зачёт… вы сказали, я должна п-п-подготовиться… к зачёту… — стуча зубами о стакан, всхлипывала я. — А теперь г-говорите «уматывать»…
И заревела еще сильнее — так обидно стало. И жалко себя, несчастную. Я тут ради него и вырядилась, и намазюкалась и к зачёту подготовилась… а он мне… «пинка под зад»!
— Конечно, уматывать, Сафронова… Что еще может делать на моем факультете вечная троечница, понаехавшая из дыры, названия которой я даже запомнить не могу? Только уматывать, — вопреки грубым словам, под моим носом снова оказался стакан с водой. — Как и все подобные тебе — которых я из года в год обязан принимать на факультет, отказывая звездам, взращенным самой этой средой… тем, кто идеально бы вписался в любой элитный коллектив…
— Да знаю я, что вы терпеть не можете бюджетников и ненавидите ректора за то, что заставляет вас их брать, в угоду министерству и «инклюзивности»! — вскипела я, не выдержав. — Я-то тут причем?! Срываетесь на мне, будто я хоть что-то реша…
Я осеклась, поняв, что сболтнула лишнего. Он ведь не помнит, не помнит, что говорил мне это вчера! Вот дура!
— Что? — всё ещё держа стакан у моего лица, декан тоже замер. — Откуда ты знаешь, что я ненавижу ректора за его политику инклюзивности?
Мысли мои заметались, лихорадочно ища хоть какое-нибудь оправдание или объяснение тому, что я сказала. От мысленных усилий вдруг страшно захотелось пить, но в таком состоянии выпить воду, не расплескав ее, я не смогла бы, а потому, не зная, что еще придумать, крепко вцепилась в деканову руку со стаканом и не отпускала ее, пока не допила всё до самого конца.
Это был крайне странный момент — будто я на мгновение поймала само время и посадила его на привязь, дав себе несколько мгновений форы перед деканом, который может и хотел бы сбежать, но в растерянности не мог сообразить, как это сделать. Я и сама плохо соображала, что делаю и зачем — действовала скорее на инстинктах, импульсивно.
Так он и стоял рядом со мной, чуть наклонившись и держа стакан с водой у моего рта, пока я пила и судорожно глотала прохладную воду. И только когда допила всё до капли и отпустила его запястье, резко, будто опомнившись, он отскочил от меня, словно от прокаженной. И тут же зашел за стол,
Боже, как же я ему противна… Вроде бы ничего нового, но отчего-то сейчас это особенно задевало. Как-никак я в своем лучшем виде — по улице когда шла, все мужчины оборачивались. На мгновение мне стало так плохо от этого, что всё остальное совершенно перестало волновать.
Декан же, напряженно в кресле и сплетя между собой пальцы, наблюдал за мной тяжелым, крайне неприязненным взглядом.
— Прекратила истерику? — глухо спросил декан, как только установилась тишина.
Сглотнув, я молча кивнула.
— А теперь рассказывай, Сафронова, когда и при каких обстоятельствах ты услышала о том, что я ненавижу ректора. Потому что, если мне не изменяет память, я тебе ничего такого не говорил.
Изменяет, изменяет… — хмуро подумала я.
И вдруг резко выпрямилась, словно меня по спине хлестанули плетью — до того ярко вспыхнула в моей голове идея. Я должна увлечь его не тем, по чему я готовилась — не каким-то там дурацким «зачетом», а тем, что жизненно интересно ему самому!
— Я вам расскажу, Андрей Федорович… — тихим вкрадчивым голосом произнесла, специально чуть растягивая и замедляя слова. — Только это… долгая и совершенно невероятная история… Собственно, ради нее я к вам и напросилась. Можете выделить мне… минут десять?
Настороженно прищурившись, декан склонил голову на бок.
— Что за история, Сафронова? Кто-то собирает не меня компромат? Ты что-то подслушала?
— Подслушала, Андрей Федорович… Мнооого чего подслушала… — плавно выскользнув из кресла, я приблизилась к столу и осторожно, чтобы не спугнуть его, вытащила из кармана юбки подвеску. — Но вы должны пообещать, что не будете перебивать меня, пока я не закончу. Это связанно… с вот этими… часами. Посмотрите на них внимательно, Андрей Федорович. Они весьма… занимательные…
Глава 7
Подозреваю, что Игнатьев не выгнал меня в первые же минуты гипноза исключительно потому, что у него сработал тот самый «собачий» рефлекс. Его разум и тело уже испытывали расслабление при звуках этого моего голоса, этих интонаций и при покачивании этого самого, странного предмета в моих руках. И как только услышали и увидели всё то же самое, мгновенно среагировали и вызвали ту же самую реакцию — расслабление и выключение инстинкта самосохранения.
Иначе объяснить, почему декан в принципе стал слушать меня, я не могла — ибо несла я такую лютую чушь, что у самой уши в трубочку заворачивались.
— Около недели назад я проходила случайно мимо кабинета Березина — помните, молодой такой доцент с Евразийского Института… и вдруг услышала, как внутри кто-то очень громко скандалит… кричат, ругаются… Остановилась послушать — подумала, вдруг кому-нибудь придется помощь вызывать… И тут слышу женским голосом — «да как вы смеете мне такое предлагать, Антон Юрьевич! Я на вас жаловаться буду декану!»