Гипсовый трубач
Шрифт:
— Когда же вы успели написать «Гипсового трубача»?
— От сна отрывал…
— Ну и как вам такая жизнь?
— Она омерзительна! — радостно воскликнул Кокотов, нащупав под правой скулой точно такое же уплотнение, как и под левой, а это значило, что он имеет дело не с увеличенными лимфатическими узлами, а с исконной анатомической пустяковиной…
— А вот я вас, дорогой Андрей Львович, везу в другую жизнь! И кстати, попутно дарю еще один сюжет для «Лабиринтов страсти». Так, на всякий случай, если мы с вами не сработаемся. Вы можете стать родоначальником нового жанра — эротической фантастики. Не пробовали?
— Фантастику пробовал. Эротическую — нет.
— Тогда
— Минуточку Дмитрий Антонович, а сейчас-то какой век?
— Ах, ну да… Все никак не могу привыкнуть. Итак, двадцать второй век. Нью-социализм. Марс. Конец нудного рабочего дня в одном из многочисленных марсианских НИИ. Завтра — трехдневный уикенд.
— У них три выходных дня?!
— Конечно. Но раз в месяц. А какой отдых на Марсе? Тоска! Ну посидеть у телевизора, ну поваляться на искусственном пляже под искусственным солнцем или для экстрима, напялив скафандр, на сендцикле поноситься по дну высохшего марсианского моря. Скукота! И только одна сотрудница не может скрыть радостного нетерпения. Назовем ее хотя бы Пат Сэлендж. Фантасты почему-то любят давать героям такие краткие англоватые имена. Странно, что никому из наших не пришло в голову звать персонажи по-русски. Например, Ген Сид — Геннадий Сидоров… Или — Ал Пуг. Алла Пугачева. Разве хуже? Нет, лучше! А все проклятое западничество!
— Вы, значит, славянофил? — едко поинтересовался Кокотов.
— А вас это, Андрей Львович, смущает? — спросил Жарынин, нажимая на отчество соавтора.
— Нет, но хотелось бы знать…
— А если я скажу вам, что я зоологический ксенофоб и потомственный антисемит, вы потребуете остановить машину?
— Возможно и так…
— Тогда лучше вернемся на Марс. И вот эта наша Пат Сэлендж, чтобы спрятать туманную загадочную улыбку, низко склоняется над кульманом…
— Дмитрий Антонович, какой кульман на Марсе в двадцать втором веке?
— Да черт его знает, какой… Не важно! Над сенсорной клавиатурой она склоняется. Не перебивайте! К ней в этот миг подходит ее интимный друг, обнимает…
— Ив Дор.
— Кто-о?
— Иван Дорошенко.
— Ну, вы язва, Кокотов! Ладно, будь по-вашему, Ив Дор. Он приглашает ее в театр. Залетная труппа с Земли дает «Дядю Ваню». Войницкий в последнем акте палит в профессора из блистера, но только слегка прожигает скафандр.
— Бластера. Блистер — это упаковка пилюль.
— Согласен. Но Пат в ответ на приглашение только тихо качает головой: «Нет, милый, этот уикенд я должна побыть одна. Не сердись!» Он, обиженный, уходит, а она еще ниже склоняется к плазменному экрану своего кульмана и улыбается еще загадочнее… Вот собаки! Уже и указатель сняли!
Глава 7
Железная рука штабс-капитана
Бранясь, Жарынин затормозил, съехал на обочину и, рискуя свалиться в кювет, стремительно сдал назад. Действительно, в том самом месте, где от трассы ответвлялась, пропадая меж деревьев, узкая асфальтовая дорога, стоял трехметровый бетонный столб, позеленевший от времени. К нему, судя по остаткам ржавых болтов и уголков, прежде крепился большой указательный щит. Теперь же вместо него торчала кривая фанерка с неровными буквами, наляпанными синей масляной краской:
Режиссер выругался и свернул в лес. Некогда это была вполне приличная местная шоссейка, которая превратилась теперь в сплошные выбоины, заполненные водой, и ямы, слегка присыпанные щебнем. Кое-где попадались, правда, остатки асфальта,
— Сволочь! — выругался Жарынин. — Ну, я ему устрою!
— Кому?
— Директору! Я два раза находил ему деньги на асфальт! Экстрасенс хренов! Кашпировский недорезанный!
— А что там с Пат Сэлендж? — пытаясь отвлечь водителя от черных мыслей, спросил автор «Полыньи счастья».
— Ну какая еще Пат Сэлендж! Мы сейчас без глушителя останемся!
Переваливаясь с боку на бок, как большая жестяная утка, машина все-таки двигалась вперед. Наконец показались старинные арочные ворота с ярко-желтой надписью:
Под аркой виднелось несколько квадратных метров свежего асфальта, черного, лоснящегося, испещренного каплями влаги, словно кожа эфиопа, вышедшего из-под душа. В едва затвердевшую поверхность кто-то успел предусмотрительно вдавить белые камешки, которые в целокупности составили самое краткое отечественное ругательство. И Кокотова вдруг осенило, что решающее объяснение между Ромой и Юлей должно состояться в тот самый момент, когда она мучается, составляя по указанию главного редактора кроссворд из ненормативной лексики. Дело в том, что пузатый шеф сам подбивал к ней клинья, но, получив отказ, стал гнусно придираться на планерках и давать разные глумливые задания. Юля в полной растерянности: тонкая, внутренне чистая девушка с высшим филологическим образованием, этакая Золушка развратного мегаполиса, она просто не в состоянии выполнить издевательское поручение. Но если в полночь она не сдаст готовый кроссворд, ее уволят. И тут, подобно тетушке-фее, к ней на помощь спешит влюбленный Рома. Они, подбадривая друг друга, склоняются над кроссвордом, испещренным самой разнузданной площадной бранью, и наконец происходит объяснение. О, это первое признание в любви, тихое, робкое, нежное, как дуновение розового рассветного ветерка над камышовой заводью!..
— Ну так-то, поганец! — удовлетворенно воскликнул Жарынин. — Вот он, русский человек в действии! Не может украсть все до последнего. Хоть чуть-чуть, а оставит ближнему! Именно это спасет Россию! Россия — Феникс! Вы читали «Петербург» Андрея Белого?
— Разумеется… — кивнул Кокотов, собираясь честно добавить «нет», но передумал.
— А может, вы думаете, что Россия — сфинкс? — насторожился режиссер.
— Нет, я так не думаю! — поспешил успокоить его Андрей Львович.
— Хорошо! Отлично!
Эти несколько квадратных метров свежего дорожного покрытия привели Жарынина в прекрасное расположение духа. Попробовав ногой асфальт, он остался доволен и качеством укатки, и кратким словом, выложенным из камешков.
— Ладно, так и быть, дорасскажу вам про Пат, а то забуду. В общем, наша Пат много лет копила деньги и наконец получила то, что хотела. Наука к тому времени научилась по останкам не только восстанавливать давно скончавшиеся организмы, но и воспроизводить все мельчайшие подробности их истлевшей жизни. Вот вы вчера пили же?
— А что, заметно?
— Конечно! — Жарынин пальцем изобразил на запотевшем стекле крестик. — И вот по такому кусочку косточки (он показал полмизинчика) наука может определить, сколько вы выпили, когда и что именно…
— А какое это имеет отношение к Пат Сэлендж? Она у вас алкоголичка?
— Ах, мы еще и с юмором! Нет. Но точно так же можно восстановить и всю любовную биографию человека! Все его томления и неги. Вот вы бы хотели испытать оргазм Казановы?
— В каком смысле?