Гипсовый трубач
Шрифт:
— А может, перебросить их в стройотряд? — предложил Кокотов, невольно увлекшийся кройкой и шитьем судеб придуманных героев.
— Ну-ка, ну-ка — поподробнее! — потребовал игровод.
— Борис едет туда, чтобы заработать на свадьбу с Юлией. Она ведь тоже небогата, из потомственной педагогической семьи. Там-то он и сходится с Ксенией, которая специально увязалась за ним…
— Отлично! А сцену грехопадения на природе мы позаимствуем у Левы… Ксюха берет Борьку за руку и силой уводит в ночные клевера. Ах, как я это сниму! Вы молодец, что вернулись из долин… Но есть одна закавыка.
— Какая?
— Когда происходят события? В девяносто втором… — сморщив лоб, прикинул Жарынин. — Но в девяносто втором не было уже никаких стройотрядов, была
— А если в восемьдесят восьмом? — предложил писатель.
— Тогда вряд ли дочка партбосса рассекает на «Тойоте».
— Верно, даже Виктор Цой ездил на «Москвиче»…
— Да и черт с ней, с «Тойотой», а тем более с вашим Виктором Цоем! Никогда не понимал этих его «бу-бу-му-му». Пачка сигарет. Дайте перемен! Получите! Хуже Цоя только Гребенщиков с Макаревичем. Ненавижу эти антисоветские гитарные посиделки на кухнях цековских домов! Ненавижу номенклатурных сосунков вроде Гайдара! Чтобы греть жопы не в Болгарии, а на Канарах, они разрушили великую страну и обобрали заслуженный народ, как раз когда впервые за столетия он начал жить более-менее прилично! Уроды! — Жарынин в раздражении отложил трубку в сторону.
— Знаете, у меня на этот счет свое мнение! — мягко возразил автор «Поцелуя черного дракона».
— По каждому поводу, коллега, иметь свое мнение так же невозможно, как отращивать новый член для каждой понравившейся женщины. Запомните эти слова Сен-Жон Перса. Куда надежней пользоваться мнениями умных людей. Ясно вам? Ладно, уговорили: Ксения ездит на «семерке». События происходят в восемьдесят девятом. Гипсовый трубач стоит возле школы. Боря и Юля — одноклассники. И запомните: искусство — это не микрохирургия, это вивисекция! Ви-ви-сек-ция! Итак, они встречаются возле гипсового трубача после двухмесячной разлуки. Борис как раз вернулся из стройотряда, подтянутый, обветренный, повзрослевший. Он в форме. Помните, Кокотов, стройотрядовскую форму? Лично я был похож в ней на британского колониального офицера, только без стека и пробкового шлема. Девушки укладывались штабелями. Но главное в другом: Борька обрел ту повелительную «самцовость», какая бывает у мужчин, спящих одновременно с несколькими женщинами. Однако наш юный герой — лишь начинающий пожиратель дамских сердец, и он чувствует смущение при встрече с Юлей, тем более у священного Гипсового трубача! Ведь это его первая измена. Кокотов, вы помните свою первую измену?
— Не помню… — соврал писатель.
— А я помню! Чресла еще ноют после скорых объятий, а ты уже клянешься в любви другой! Вы скрытный человек, коллега! Кстати, договариваясь о месте встречи, Борька всячески пытается увильнуть от трубача, предлагает Нескучный сад, Сокольники, Парк Победы…
— Парка Победы тогда еще не было.
— Правильно. Видите, и я уже начинаю чистить тапочки зубным порошком. Рановато. Но Юлия неумолима: только возле Трубача, и нигде больше. Как и все женщины, она склонна к сентиментальной символике. Знаете, у меня была одна учительница…
— Это та, которая в дневнике сына назначала вам свидания?
— Нет, другая. Так вот, она десять лет хранила у себя мою запонку, которую я обронил во время нашей единственной ночи любви. А вернула ее, только когда на излете своей женской ликвидности собралась замуж. Передала через знакомых с запиской: «Ты так и не пришел за ней. А я ждала!» Вообразите, она ждала десять лет, а я даже не помнил, где потерял запонку!
— Вы отклонились.
— Да, в самом деле. В общем, так: наша Юля о будущем ребенке хочет сообщить своему избраннику именно там, где они поклялись друг другу в вечной любви. Как сказал Сен-Жон Перс, все измены начинаются с клятв в верности. И вот они сошлись. Это будет свидание без единого слова. Понимаете? Едва они встретились глазами, Юля все сразу поняла. Ах, как я это сниму! Она горько усмехается, поворачивается и безмолвно уходит. Он что-то кричит вдогонку, пытается оправдаться, зачем-то признается в измене с омерзительными подробностями…
— Вы
— Вы, Кокотов, гомеопат, а не художник!
— Допустим. Но почему она не избавилась от ребенка?
— А сами-то вы как думаете?
— Ей сказали: если она сделает аборт, детей у нее больше не будет. И еще она, конечно, надеется, что Борис передумает и вернется…
— А давайте-ка усложним ситуацию: с первого курса в Юлю безнадежно влюблен студент с факультета дефектологии, будущий логопед… Имя?
— Петя?
— Прекрасное имя для безнадежно влюбленного логопеда! Он постоянно зовет ее замуж, а она отшучивается с лукавым целомудрием любящей и любимой женщины. Он уже почти стал другом, правда, без права на мечту о теле. И вдруг Петя замечает: с Юлей что-то случилось. Более того, цепким взглядом определяет — неприступная однокурсница беременна. Это шанс! Он снова зовет ее замуж, обещая быть хорошим отцом будущему ребенку. И она соглашается: для нее это и месть Борису, и выход из тупика… Все ведь будут думать: ребенок Петин!
— Погодите! Но мужа Юли зовут Костя!
— Андрей Львович, прошу вас не перебивать меня по пустякам! Ладно — Костя. Какая разница! …И вот две свадьбы, две невесты, два жениха. Первая богатая, шумная, изобильная, с могучими гостями… В «Праге». Нет, лучше в «Метрополе». Чиновный отец поглядывает на свеженького зятя как на досрочно введенный в строй объект большой химии. Ксения торжествует. И только ее мудрая мать, Елизавета Марковна, усталая хранительница полупогасшего семейного очага, давно привыкшая к банным изменам мужа, предчувствует недоброе. Вторая свадьба совершенно иная, скромная, студенческая, на квартире… Юля старается казаться веселой, шутит по поводу своего уже заметного животика. Друзья поддевают Костю, мол, тихоня, а такую девушку обрюхатил! Дефектологи, они, знаете, циничны, особенно смолоду. Но ему эти шутки не нравятся. Понимаете? Уже не нравятся. В его еле заметной самолюбивой гримаске зашифрована вся катастрофа их будущей семейной жизни! Гости кричат: «Горько, горько!» Ах, как я это сниму! Я придумал фантастический ход! Феллини перевернется в гробу!
— Так уж перевернется!
— Обязательно, как Гоголь — перевернется и потеряет голову!
— Какой ход?
— Да ведь вы же разболтаете?
— Не разболтаю.
— Ладно, слушайте: когда молодые целуются, на месте Ксении мы вдруг видим Юлию, а на месте Кости — Бориса. Поняли?
— Сильно! — восхитился писодей. — А если сделать то же самое, но в первую брачную ночь?
— Не понял? Что-о? Кокотов, вы меня пугаете! Вам срочно нужна женщина! Сегодня же — иначе я останусь без соавтора!
— Никто мне не нужен!
— Ошибаетесь!
— Не ошибаюсь!
— Я вам хочу добра!
— Не надо!
Неизвестно, чем бы закончились эти пререкания, но в дверь грохнули так, что задребезжал казенный дулевский сервиз в буфете, а люстра качнулась, будто от землетрясения.
— Не успокоился, — вздохнул Жарынин.
— Кто? — не понял писатель.
— Сейчас увидите!
На пороге появился Розенблюменко, похожий на Тараса Бульбу в исполнении актера театра «Шолом». Лицо его было багрово, глаза грозно посверкивали из набрякших мешков, а живот бурно вздымался, чуть не разрывая «вышиванку». Очевидно, два лестничных пролета тяжело дались его потрясенному до основ организму. Люкс наполнился тяжким духом вчерашних излишеств. Следом за едва стоящим на ногах «игрохапом» в номер уверенно вошел плечистый, как Остап, Пержхайло.
— Вымогаю реваншу! — задыхаясь, вымолвил Розенблюменко.
— Какой реванш, Андрюха, ты же помрешь! — урезонил однокашника режиссер.
— Зараз — Андрий!
— Я за нього! — выступил вперед парубок.
— С мазепами не пью! — отрезал Жарынин.
— Тремтиш, москаль паганый! — усмехнулся Микола, и его красивое лицо покрылось гневным националистическим румянцем.
— Ну, смотри, сечевик, теперь оружие выбираю я! — предупредил рассерженный игровод.
— Злякав лысицю куркою!