Гипсовый трубач
Шрифт:
— Дался же вам этот ящик! Хорошо, спасибо, Яков Казимирович, достаточно! — поблагодарила кожаная. — Кто следующий?
— Я! — выступил вперед Жуков-Хаит…
Редакторша шепотом проинструктировала Имоверова, тот приосанился и спросил строгим голосом:
— Так кто же хочет, Федор Абрамович, отнять у ветеранов культуры легендарное «Ипокренино»?
— Инородцы! — рявкнул он так, что старичков откинуло назад, а лицо кожаной исказил политкорректный ужас.
Даже влажная блондинка, которая сидела в кресле и отрешенно полировала ногти, недоуменно вздернула головку, так вскидываются сонные пассажиры
— Какие еще инородцы? — оторопел Имоверов.
— Те же самые, что и Великую Россию сгубили! Вы знаете, как фамилия бандита?
— Ну и как?
— Ибрагимбыков! — с отвращением произнес Жуков-Хаит. — А как фамилия нашего директора, знаете?
— Как же?
— О-гу-ре-вич!
— Я белорус! — жалобно пискнул из-за колонны Аркадий Петрович.
— Знаем мы таких белорусов! — демонически захохотал Федор Абрамович. — Это кавказско-еврейский заговор! Русский человек у себя в стране бесправен. Почему у татар есть свое министерство культуры, а у русских нет? За что бились на Куликовом поле? А?! За что? Вы мне можете объяснить?
— На Куликовом? Не могу… — растерялась звезда.
— Включишь телевизор — ни одного славянского лица! — вдохновенно продолжил Жуков-Хаит. — Сплошь инородцы! Это что? Это виртуальный геноцид русского народа! И вы за это ответите!
— Я не инородец! — взмолился ведущий, и в самом деле скорее похожий на пригожего скифского юношу, воспитанного развратным греком.
— Вы еще хуже!
— Почему?
— Сами знаете!
— Стоп-стоп! — как-то даже нехотя произнесла кожаная дама. — Федор Абрамович, вы что такое нам тут говорите?! Мы о чем сюжет пишем? Об «Ипокренине», которое хотят отнять у стариков! А вы? Вот когда мы будем снимать о ксенофобии, мы к вам обязательно снова приедем. А сейчас ближе к теме! По этому поводу вам есть что сказать?
— Есть! Слушайте все! Только русская национальная власть наведет в стране порядок! — воззвал Жуков-Хаит. — Нет чужебесию! Долой чужекратию и мужеложство! Смерть Хазарии! Слава России! Я все сказал! — Выкрикнув последнее, он вскинул руку и, чеканя шаг, пошел прочь.
— А он у вас нормальный? — спросила кожаная дама, в отчаянье, как шапку, сдвинув набекрень свой парик.
— Не волнуйтесь, он скоро перекоробится… — робко успокоил ее кто-то из старичков.
— Перекоробится? Ну разве что… А пока все какую-то ересь несут! Прямо не знаю, что и делать! Хоть уезжай…
— Ну где же Ящик? Скорее найдите Ящика! Он все правильно скажет! — воскликнули сразу несколько ветеранов.
— Можно теперь я в стихах! — жалобно попросился Бездынько.
— Вы? — редакторша недоверчиво посмотрела на его ветхую штормовку с надписью «Братск». — Обязательно. Потом. Давайте-ка вы, Дмитрий Антонович, выручайте! Объясните по-человечески, что здесь происходит?
Жарынин неторопливо выступил вперед. Лицо его было исполнено суровой торжественности, ноздри слегка раздувались, а глаза светились огнем правдолюбия.
— Взгляните вокруг, какая красота! — Он широко распахнул руки. — «Ипокренино» — это не только природная, историческая и культурная жемчужина Подмосковья, это пристань чудесных талантов, всю жизнь бороздивших океан вдохновения и заслуживших священное
— Замечательно! — воскликнул Имоверов, невольно захваченный мощной метафорой. — Так что же за коварные гольфстримы угрожают этой тихой гавани?
— Правильно! Именно — «гольфстримы»! — внезапно вернувшись, встрял Жуков-Хаит, но его коллективно зашикали и оттеснили.
— …Наш святой долг, — крепчая голосом, продолжил речь Жарынин, — наша задача — сберечь эту жемчужину и передать в надежные руки новых поколений творцов, поэтов, музыкантов, художников. Нет, не гольфстримы угрожают нам, а наглое криминальное рейдерство. Ибрагимбыков — запомните это имя! Имя человека, впрочем, нет, не человека…
Кто-то тихонько тронул Кокотова за плечо, он обернулся: Валентина Никифоровна протянула ему узкий конверт, от которого исходили тонкие ароматические флюиды.
— Просили передать! — сказала она с лукавым сочувствием.
— Спасибо… От кого?
Но бухгалтерша уже повернулась к нему спиной и скрылась в толпе ветеранов.
«Интересно, — подумал писатель, — эти конверты уже продаются с душистой пропиткой, или они насыщаются волнующим запахом, хранясь в пределах красивой дорогой женщины?» Размышляя, он надорвал заклеенный конверт и вынул втрое сложенный листок. Летящим, но разборчивым почерком там было написано:
Уважаемый Андрей Львович!
Возможно, я больше не вернусь в «Ипокренино». Это зависит от результатов сегодняшних переговоров. Но так или иначе, я была рада встретить Вас и вспомнить юность. Вы меня, конечно, не узнали. Хотя скажи я Вам всего одно слово — и Вы, конечно, вспомнили бы все!..
Но не важно. Пусть это останется тайной. Жизнь без тайн скучна. На всякий случай — прощайте! Прощайте, прощайте, прощайте, герой моих фантазий!
От мысли, что он больше никогда не увидит Наталью Павловну и не узнает, почему стал героем ее фантазий, Кокотов оцепенел. Все его существо наполнилось детской знобящей досадой, а на глазах едва не выступили слезы, но именно в этот обидный момент раздался шквал аплодисментов, вернувших писателя к действительности. Андрей Львович оторвался от записки и огляделся: хлопали все — насельники, Огуревич, Зинаида Афанасьевна, Евгения Ивановна, обе бухгалтерши, Имоверов, кожаная дама, влажная блондинка, оператор, водитель джипа… Даже Агдамыч, начавший было отвинчивать таблички, отложил отвертку и бил мозолистыми ладонями, издавая звуки, похожие на стук копыт. Жарынин, по-оперному приложив руку к груди, раскланивался, точно дорогостоящий виртуоз на благотворительном концерте.
— Ну, после таких слов, дорогие телезрители, — вдохновенно лепетал Имоверов, глядя в камеру, — я за судьбу «Ипокренина» совершенно спокоен!
— Гениально! — сказала редакторша. — Сейчас подснимем планы, перебивочки и помчимся монтировать.
— Когда эфир? — строго спросил режиссер.
— Сегодня в двадцать два пятнадцать. Не пропустите!
— Не пропустим!
Оператор тем временем снял камеру с треноги, водрузил себе на плечо, огляделся и пошел на Агдамыча, который снова вооружился отверткой и снимал со скамеек таблички.