Гипсовый трубач
Шрифт:
Дмитрий Антонович незаметно бросил на соавтора короткий взгляд, исполненный скромного торжества.
— А можно в стихах? — выступил вперед лысый, как кегля, комсомольский поэт, одетый в зеленую штормовку с выцветшей надписью «Братск».
— Нужно в стихах! — обрадовалась редакторша. — Как вас зовут?
— Верлен…
— Даже так?!
— …Тимофеевич Бездынько.
— Надо же! Просто какая-то кунсткамера знаменитостей!
— Я… Я буду говорить! Запишите! — Из-за спин вдруг раздался воспаленный голос Жукова-Хаита.
— Вы?!
— Жуков-Хаит!
— Ну конечно же — Жуков-Хаит… Ах ты, господи!
И тут Кокотов наконец догадался, что кожаная дама никого на самом деле не знает, а просто валяет профессиональную дурочку, чтобы расположить к себе обитателей «Ипокренина», где, как ей объяснили, нашли последний приют состарившиеся знаменитости. Жарынин тоже понял это и отвел глаза в гневном смущении. Однако редакторша энергично увлекла всех желающих выступить в отдаленье, спрашивала их о чем-то и строчила в блокноте. Наконец из джипа появился на свет Имоверов. На нем теперь были фиолетовые брюки, шелковый пиджак цвета взбесившейся канарейки и черная майка с меткой «Армани».
— Ну, вот я и готов! — Он встал перед камерой. — Как я вам теперь?
— Потрясающе! — воскликнула кожаная, насельники одобрительно закивали, а оператор, зверски прищурив левый глаз, взялся за камеру.
Паренек в бейсболке угодливо подал звезде микрофон, а тот принял его точно скипетр. Черенок микрофона был вставлен в кубик, на гранях которого красовалась разноцветная аббревиатура «ТВ-Плюс».
— Ну, кто первый? — ласково спросило лицо канала.
— Он! — Кожаная показала на Болтянского.
— Я, — выступил вперед старичок.
Редакторша подскочила к ведущему, показала ему страничку в своем блокнотике и еще что-то дополнительно доложила в ухо.
— Ага! — радостно кивнул Имоверов. — Работаем!
Оператор посмотрел на него глазами пулеметчика, у которого в разгар боя кончились патроны.
— Яков Казимирович, — игриво спросила телезвезда, — не отдадим ведь рейдерам «Ипокренино»? Москву-то врагам не отдали!
— Ян Казимирович, — обидчиво поправил знаменитый фельетонист.
— Ну конечно, конечно же, Ян… — Ведущий метнул нехороший взгляд в кожаную даму, а та виновато уткнулась в свой блокнот. — Ян Казимирович, не отдадим «Ипокренино»? Москву-то врагам не отдали!
— Не отдадим! — затвердевшими от волнения губами ответил бравый дед.
— А говорят, когда-то вы писали в «Правду» фельетоны под псевдонимом «Иван Болт» и могли снять с работы любого министра. Все хапуги Советского Союза боялись вас как огня!
— Писал… Мог… Боялись… — телеграфически подтвердил Болтянский.
— Так в чем же дело? Сразите врага штыком сатиры! Или силы теперь уж не те? Или нет пороха в пороховницах?
— Порох-то есть! — обиделся Болт. — Сталина нет! Да и «Правда» уже не та…
Кожаная дама сделала удивленные глаза, Имоверов слегка нахмурился и зашел
— Ян Казимирович, вы ведь по корням-то поляк?
— Поляк. Но я советский поляк!
— Это, конечно, ясно… — вздохнуло лицо канала, чувствуя, что разговор приобретает идеологическую пакостность. — Откуда вы родом?
— Род Болтянских из-под Збыхова… — бодро ответил дед.
Кеша, до этого с иронией наблюдавший за бенефисом прадедушки, вдруг сморщил лоб, и на его лице появилось то страдальческое выражение, с каким америкосы произносят свое: «O, no!». И действительно, случилось худшее: голос старого фельетониста сделался вдруг каким-то патефонным — и началось:
— Мой дед Станислав Юзефович Болтянский попал в Сибирь за участие в польском восстании. В Тобольске он женился на дочке ссыльного поляка Марысе…
— Однако вернемся из генеалогических недр истории в настоящее! — бодро попытался исправить ситуацию Имоверов.
Но не тут-то было!
— …О, это была романтическая история! Он стрелялся из-за нее с офицером Захариным, был ранен и шел под венец с неподвижной рукой на черной перевязи…
В глазах кожаной дамы возник ужас, она панически замахала руками, но остановить Болта было невозможно. Однако Кокотов и не слушал ветерана. Нет, он, умирая сердцем, следил за тем, как из дубовых дверей выпорхнула Наталья Павловна в белом ломком плащике и с тем же самым крокодиловым портфельчиком в руке. Походкой сильфиды, опаздывающей на бизнес-ланч, она направилась к красному дамскому «Крайслеру», села в машину и, лихо развернувшись, уехала. При этом Лапузина даже не взглянула на телевизионное священнодействие. Иннокентий, кстати, тоже пристально смотрел в ее сторону, даже сделал такое движение, словно хотел догнать Наталью Павловну, но не решился оставить прадедушку в трудную минуту…
— …женился он, вопреки воле отца, уже не на польке, а на русской — дочери купца второй гильдии Антонине Коромысловой…
— Стоп-стоп-стоп! — замахала руками редакторша. — Ян Казимирович, мы же договорились: очень коротко и по существу! Вы поняли?
— Понял!
— Тогда работаем! Тишина!
— …У них было четыре сына: Бронислав, Мечислав, Станислав. Я четвертый, младший.
Бедный Иннокентий покраснел и, стыдясь, отвернулся.
— Стоп! — приказала кожаная. — Нам не нужна история вашего почтенного семейства! Нам нужны сегодняшние проблемы. Вы поняли меня?
— Понял. Когда грянула революция, мне было всего семь лет, но я хорошо помню, как отец, сильно болевший, призвал нас к своему одру и сказал…
— Стоп! Хватит! — взвизгнула дама и мягко упрекнула Имоверова: — Алексей, ну спросите вы хоть что-нибудь! Не молчите! Работаем!
— Ян Казимирович, а как вы тут вообще поживаете? Как вас кормят? — душевно поинтересовалась звезда.
— Плохо кормят. Сосиски стали вот такусенькие! — ветеран показал полпальца — Нет, я что-то не то говорю… Пусть лучше Бездынько… А где Ящик?