Гитл и камень Андромеды
Шрифт:
Впрочем, «салоника» — это только так говорится. Были когда-то бедовые парни родом из Салоник, да давно все вышли. «Салоникой» Бенджи называл и быстрых на удар ножа марокканцев, которых считал не евреями, а берберами, дикарями, спустившимися с Атласских гор и зачем-то принявшими иудаизм, и яффских арабов, и другой веселый народ, в котором играла сила и горела страсть. Вся Яффа, по словам Бенджи, ходила сейчас стенка на стенку и играла ножами.
Ах, Яффа, Яффа, не зря Бенджи научил меня и Женьку называть этот город его женским именем — не Яффо, а Яффа. Как еще можно именовать город-страсть, смуглую красавицу, равнодушно глядящую на потасовки своих кавалеров и посверкивание их ножей! Она достанется самому удачливому, она только
Но ни мне, ни Бенджи не нравилось, что за власть в темных переулках нашего полуразрушенного города бились горы Атласа с Аравийской пустыней. Уж слишком кровавыми стали эти переулки, слишком дурная слава поползла оттуда и доползла до редакций тель-авивских газет. Пугливый покупатель, у которого водились деньги и имелся интерес к старым вещам, стал бояться ходить не только на рынок, но и к нам, в бутафорную туристскую Яффу.
Бенджи держал рынок в кулаке. В переулках рынка было тихо и днем, и ночью. Но поход в Яффу совершался любителями старины и приключений не только и не столько ради одноразовой покупки чайника, ковра или занятной вещицы. Аттракция была комплексной: сначала шли на рынок, потом ели хороший шашлык или настоящую балканскую мусаку в забегаловке на прилежащих к рынку улицах, затем отправлялись на прогулку в отреставрированный старый Яффо. Побродить по галереям, выпить чашечку кофе на открытом воздухе, послушать игру уличных музыкантов, а там и, махнув рукой на экономию, выпить стаканчик вина, а за ним еще один в недорогом баре. А после этого уже сам черт не брат. Можно сходить и на представление со стриптизом, танцами живота и битьем тарелок, а можно приземлиться в дорогом ресторане.
Теперь же ни дешевая забегаловка, ни дорогой ресторан, ни даже простая прогулка по тенистым улочкам не сулили покоя, и прожигатели жизни искали другие места для развлечений. Война кланов нарушила тонкий механизм жизни в Яффе. И с этим необходимо было что-то делать.
С помощью комиссара яффской полиции, некогда служившего с ним в одном полку, Бенджи справился бы с бешенством крови марокканских банд и арабских хамул, но на овладение рынком нацелились еще и приехавшие из СССР грузины. А эти, по словам Бенджи, были ничем не лучше марокканцев, ножами владели так же умело, да еще казались более сплоченными.
Бенджи говорил «твои грузины», поскольку мы — я и они — приехали из той же страны в одно и то же время. Я пыталась объяснить, что, живя в Питере, ни сном ни духом не знала о существовании грузинских евреев и даже представить себе не могла, что небритые типы в кепках-аэродромах с огромными козырьками, продающие мимозу в переходах метро и мандарины на рынке, являются гражданами одной со мной национальности. Бенджи моим заверениям не верил. Еврей должен узнавать еврея издалека. А уж относительно грузин ошибаться было просто непростительно.
Что касается грузин, то, как случае с марокканцами и арабами, старец Яаков был непреклонен и лаконичен: убрать! А Бенджи был обязан выполнить приказ старца и надеялся на мою помощь в решении грузинской проблемы. Надо поговорить с грузинами и выяснить их намерения.
— Это — твоя доля, — строго и экономно объяснил мне Бенджи.
Оказалось, что грузины на власть в городе вовсе не претендуют. Они выбрали себе Ашдод и Ор-Йегуду, там и шла главная война за место под израильским солнцем. Но торговля антиквариатом и камушками, вывезенными из СССР, требовала пространства и своей доли рынка. Отказаться от этой доли грузины не желали.
— Если так, — кивнул головой Бенджи, — мы с ними справимся. В камушках они понимают плохо, в антиквариате совсем не разбираются. Да и поставки у них не налажены. Продадут, что привезли, и все. Амба. Глухо. А наши ходы для них закрыты.
Казалось бы, Бенджи, как какой-нибудь американский шериф, сможет успокоить
Они понаехали из Европы и Америки. И если раньше эти знатоки старины только оттягивали антикварные потоки из Яффы за море или за океан, то теперь они стали наводнять рынок своим товаром. Появились и доморощенные антиквары. Эти желали поставить дело на широкую ногу по европейскому образцу, а потому скупали вскладчину в провинциальной Европе целые дворцы, заваливая рынок товаром и сбивая персам цены.
Антикварные магазины с шикарными витринами расположились поначалу на улице Алленби, потом расползлись по городу, и не было дня, чтобы где-нибудь не разливали по хрустальным бокалам шампанское, отмечая открытие новой торговой точки.
Правда, антиквары хотели ввозить в основном мебель и картины. Они были готовы покупать у рынка камни, слоновую кость, ковры и контрабанду. С антикварами можно было договориться, но персидские кланы, владевшие караванными путями и имевшие долю в господстве над рынком, а их было не меньше трех, воевали друг с другом с незапамятных времен. И сейчас, вместо того чтобы сплотиться и отстаивать общее персидское превосходство, каждый клан пытался возглавить шаткую коалицию старьевщиков, «салоники» и антикваров, выступая против двух других кланов.
Грузин персы в коалицию не брали принципиально. Грузины были подозрительны, и персам они были подозрительны, и старьевщикам, и «салонике» тоже. Кроме того, их было трудно отличить друг от друга. А еще шел слух, будто они убивают конкурентов исподтишка и закапывают трупы на пустырях. Трупов никто не видел, но слухам верили.
Такая вот чехарда. И если верить предсказаниям Бенджи (а если не верить ему, кому же тогда верить?), рынок не собирался успокаиваться в ближайшее время, а сколько это ближайшее время продлится, не знал никто. А это означало, что пользоваться прикрытием Бенджи стало небезопасно. Теперь он многим на рынке не друг и не судья, а враг. И мне придется самостоятельно выйти на тропу войны. Заводить новые знакомства, не вступая ни в какие коалиции, и камнем падать на любую добычу. А добыча ждала в каждом углу, потому что, когда рынок так бурлит и продавцы настолько заняты междоусобной войной, цены и товары остаются без присмотра.
Складывавшиеся и распадавшиеся коалиции отвлекали внимание старейшин от дела и взвинчивали молодым нервы. Опытный глаз не успевал оценить ситуацию и товар, а неопытный не знал, что к чему, но хотел воспользоваться внезапно появившейся свободой. Поэтому дорогие вещи уходили за бесценок, а хлам взлетал в цене.
Плохое время для рынка. Зато хорошее для коллекционера и непредсказуемое для скупщиков невысокого ранга вроде меня. Рынок знает и уважает коллекционеров, владеющих большими коллекциями. А скупщиков, имеющих богатую клиентуру, он уважает даже больше. Их впускают с заднего хода и шепчутся с ними за закрытыми дверьми. Но дурашки вроде меня, не имеющие доступа к оптовым сделкам и рассчитывающие самостоятельно найти клад, не распознанный торговцами, на рынке гости нежелательные.
Хорошо купить, чтобы хорошо продать, можно было только у мелких торговцев, старьевщиков, грузин и начинающих антикваров, не знающих вещам цены или спускающим ее из принципа. Старые торговцы в такие времена как раз прячут хорошие вещи, торгуют барахлом и развлекаются участием в войнах, потому что антиквариат держит цену не хуже золота, а порой и лучше него. Их банковские счета это позволяют.
Но старьевщики, грузины и мелкие торговцы ждать не умеют и не могут. Эти господа не признают власть Бенджи, так что в их компании не стоит выставлять знакомство с ним. А поскольку они ничего не знают ни обо мне, ни о лавке-галерее Кароля, а люди Бенджи им об этом не расскажут, лучше всего прикинуться не скупщиком, а коллекционером-лохом, энтузиастом, которому легко впарить что угодно.