Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера

ван Фрекем Джордж

От исхода этой апокалиптической драмы, пролог которой исполняла крикливая марионетка с усиками, кривлявшаяся в свете прожекторов, зависит ни больше ни меньше как судьба человечества:

Но если мы позволим его империи установиться, Его власть подготовит тот печальный час, Когда бессознательное вновь восстановит свои права И человек, вышедший на поверхность как сознательная сила природы, Вновь погрузится в глубокую изначальную ночь, Разделив, как те формы, что приходили до него, Судьбу динозавров и мамонтов. Тень от мантии Титана Легла на объятый паникой

земной шар.

Шри Ауробиндо знал, как эта витальная сущность овладела Гитлером, знал, где Гитлер получал свои «вдохновения»:

В своей высокой вилле на роковом холме В одиночестве прислушивается он к этому властному голосу, К тому, кто предписывает ему эти неожиданные ходы, Тигриные прыжки демонической ловкости.

Однако те, кто чувствует, что входящая в них черная сила выводит их за пределы самих себя к величию, забывают о цене, которую приходится платить. Они не только продают дьяволу свою душу, но обычно страдают уже в этом теле.

Он слишком маленький, слишком человеческий для этого ужасного гостя. Его тело не способно выдержать силу этой энергии — Оно стало каналом под пыткой, а не счастливым восприемником. Это [давление] заставляет его думать, действовать, кричать и извиваться.

Мы знаем о «кризисах одержимости», которым был подвержен Гитлер. Согласно Вернеру Мазеру, начиная с 1937 года его физическое состояние также ухудшалось³¹⁹. Он начал принимать большие количества лекарств, прописанных его личным лечащим врачом Тео Моррелем. «Его преследовала идея, что карьера его будет недолгой, что она не продлится более десяти лет, и он стремился завершить свою работу до того, как истечет время, отпущенное судьбой» (Франсуа-Понсе³²⁰). Он не ел мяса, не употреблял алкоголя и не курил, но поедал огромное количество пирожных – в последние дни кто-то назвал его «робот-тортоед».

«Он боится, что его отравят, убьют, боится, что потеряет здоровье, пополнеет, что его предадут, что он потеряет свое мистическое руководство, боится анестетиков, безвременной смерти, боится, что его миссия останется незаконченной», – писал Вальтер Лангер, получив эту информацию от людей, приближенных к диктатору. Гитлер также страдал от огромного нервного напряжения. Во времена Мюнхенского соглашения Ширер видел, что «этот человек стоит на пороге нервного срыва». Еще раз это повторилось, когда он ожидал подписания пакта о ненападении с Москвой³²¹. В дни, предшествующие вторжению в Россию, Геббельс заметил, что «фюрер живет в состоянии невероятного напряжения». Похожее напряжение охватило Гитлера в апреле 1940 года, во время операции в Норвегии, а также месяц спустя во время кампании на Западе: «Гитлера трясет»³²².

К концу стало хуже. «Физически он представлял собой страшное зрелище. От своей комнаты до зала совещаний он перемещался болезненно и неуклюже, бросая вперед тело и подволакивая ноги. Он потерял чувство равновесия; если на этом недлинном пути (20—30 метров) его останавливали, он должен был садиться на одну из банкеток, которые с этой целью стояли у обеих стен, или опираться на человека, с которым разговаривал… Он лежал совершенно апатично, с одной лишь мыслью: шоколад и пирожное. Его дикая страсть к пирожным стала просто болезненной»³²³. В последних документальных фильмах, например там, где он прикалывает Железные кресты на грудь детям-героям из Гитлерюгенд, видно, как дрожит его левая рука, а также и нога, когда он садится.

Его припадки безумия участились. Между тем он выносил один смертный приговор за другим, приказав расстрелять даже мужа сестры Евы Браун. Начальник генерального штаба рассказывает: «Он стоял передо мной с багровыми щеками, поднятыми кулаками, все его тело тряслось, он был вне себя от гнева и потерял всякий контроль над собой. После каждого извержения гнева он прохаживался взад и вперед по самому краю ковра, затем останавливался напротив меня и бросал следующую порцию обвинений. Он задыхался от крика, его глаза вылезали из глазниц, а вены на висках набухли». И все же, как нам известно, «он все еще сохранил некоторые гипнотические силы»³²⁴. «Нация, в которой остается хоть один безупречный человек,

не погибнет», – говорил он в эти дни. Шпеер комментирует: «Без сомнения, этим единственным безупречным человеком он считал самого себя»³²⁵.

Однако в октябре 1939 года мечта о Третьем рейхе и о германском господстве над миром была еще жива – именно тогда она достигла своего пика:

Его гонят, и он должен идти вперед, покоряя всех, Угрожая и требуя, жестокий, неодолимый, Пока он не встретит на своей бурной дороге Большего демона или громовой удар Бога.

Четыре в одном

На Западе под индуизмом часто ошибочно понимают полное предрассудков идолопоклонство с пантеоном гротескных восьмируких пучеглазых богов с высунутыми языками и слоновьими бивнями. Однако индуизм – это, по-видимому, древнейший монотеизм на земле. Все боги в нем являются аспектами или космическими силами Единого, именно поэтому над главными входами в храмы виден символ ОМ – звук, являющийся выражением Единого, на котором, как считается, держится вселенная. Но каждый человек избирает свое возлюбленное божество, ишта девата, для личного почитания, прекрасно зная при этом, что его бог, как и все другие, является аспектом Единого и его представителем. По аналогии можно сказать, что четыре великих асура представляют собой аспекты Антиединого (который тоже является Единым, ибо в мире нет ничего, кроме него). Для нашего же повествования важно то, что Властелин Лжи, овладевший Гитлером, был также представителем Неведения, Страдания и Смерти; таким образом, его личность проявлялась во всех этих четырех аспектах.

Ложь

Эккарт и Гитлер часто повторяли высказывание Шопенгауэра, что еврей является «величайшим мастером лжи». Анализируя «Майн Кампф», мы обнаружили, что Гитлер взял на вооружение методы, приписываемые мифическим сионским мудрецам из «Протоколов» – в этом отношении его мог детально проинструктировать Альфред Розенберг. В «Майн Кампф» Гитлер открыто провозгласил, что ложь является первостепенным инструментом политического действия: «В большой лжи всегда есть сила правдоподобия, потому что на глубинных уровнях своей эмоциональной природы широкие массы или нация всегда подвергаются порче легче, чем на уровнях сознательных или волевых. Поэтому в примитивной простоте своих умов они скорее поверят большой лжи, чем маленькой». Массы немецкого народа в «своей примитивной простоте» продемонстрировали его правоту.

Конрад Хайден сказал, что Гитлер обладал «феноменальной лживостью», и назвал его «пророком дьявола». Гюнтер Шольдт пишет о его «бесстыдности в обращении с истиной». Когда Гитлер писал, что для еврея ложь является искусством, он точно определил характер своих собственных умственных процессов. «Еврей говорит, чтобы скрыть свои мысли или, по крайней мере, замаскировать их, и, чтобы понять, что он имеет в виду, нужно уметь видеть скрытый смысл его слов»³²⁶. Его собственный язык и язык Йозефа Геббельса, его глашатая, которого он выбрал с такой удивительной проницательностью, скоро соткут вокруг Нацландии непроницаемый кокон иллюзии. Германия в мгновение ока оказалась изолированной от демократической Европы, попав под хрустальный колпак, в мир с собственной магией, околдовывающей своих граждан.

Кристиан Центнер называет Гитлера «прожженным макиавеллистом, который считает оправданными любые меры, если они способствуют достижению поставленных им целей»³²⁷. «Гитлер стал канцлером, обещая, что он не только будет действовать строго конституционно, но и будет терпеть постоянное вмешательство в его деятельность со стороны Гинденбурга и подчиняться всем мыслимым ограничениям»³²⁸. Что же касается его внешней политики, в тридцатых годах он успокаивал французов следующими словами: «Я думаю, что сейчас во всей Германии не найдется того, кто всем сердцем не одобрил бы любых усилий, направленных на улучшение отношений между Францией и Германией… Я считаю, что сохранение мира в Европе особенно желательно… Молодая Германия, руководимая мной, высшим выражением которой является национал-социалистическое движение, имеет одно искреннее желание – достичь взаимопонимания с другими европейскими нациями»³²⁹. Его миролюбивые речи в тридцатые годы снискали ему имя Friedenskanzler, мирный канцлер. Месяцами, в ходе следующих друг за другом предвыборных кампаний во время своего восхождения к власти, он даже воздерживался от словесных атак на евреев, так как считал момент и общее настроение неподходящими.