Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов
Шрифт:
Из-за необычной роли своей страны американцы в Германии также оказывались на особом положении. Хотя США и участвовали в Первой мировой войне, они вступили в нее на очень позднем этапе. Большая часть американцев совершенно не стремилась участвовать в новом европейском конфликте, и это влияло на изоляционистские настроения в стране. В результате американцы в Германии после войны оказались совсем в другой категории, нежели граждане других государств-победителей: их считали почти нейтральной стороной, гораздо менее свирепой, чем те же французы, и уж точно более склонной к умеренности по отношению к побежденным немцам. Американские наблюдатели были как бы в стороне, подальше от континентальных распрей.
Как и везде, эти американцы пользовались привилегиями людей обеспеченных: они могли видеть материальные трудности и рост насилия вокруг, но сами были обычно защищены. Они активно общались друг с другом, праздновали
Кроме того, бывали трения между послами, назначенными из политических соображений, и профессиональными сотрудниками дипломатических служб, а также военными атташе. Теперь представьте, что поведение дочери посла оказывается на грани скандала, – и у вас есть готовое начало настоящей драмы. Все это может случиться в любом посольстве, но в Берлине это усиливалась общим напряжением, характерным для гитлеровского времени.
Американских же корреспондентов там в те времена работало гораздо больше, чем в наше: на самом пике, в середине 1930-х, их там было около 50 человек. В ту эпоху телеграфные агентства, газеты и иные периодические издания со всей страны – не только из Нью-Йорка и Вашингтона – посылали своих корреспондентов за границу, давая им изрядную свободу в поисках материала. Позже к ним присоединились радиопередачи.
Я работал иностранным корреспондентом в Newsweek в 1980-х и 1990-х гг. – и это были, на мой взгляд, золотые времена журналистики, особенно если сравнивать с ограничениями современного медийного бизнеса. Но мои предшественники в Берлине жили несопоставимо более бурной общественной жизнью. Моурер, например, устроил для Chicago Daily News новый офис прямо над «кафе Кранцлера» – известным местечком в престижном районе, на перекрестке Фридрихштрассе и Унтер-ден-Линден. Там на втором этаже был приемный центр для американских гостей, приходивших пообщаться, почитать американские газеты и даже продиктовать что-нибудь секретарю в офисе. Это было не просто новостное бюро: это была почти маленькая дипломатическая миссия. Множество американцев, включая весьма известных, заглядывало сюда, чтобы оценить, на что похожа новая Германия. Здесь бывали Томас Вулф и Синклер Льюис, архитектор Филип Джонсон, радиожурналист Эдвард Марроу, бывший президент Герберт Гувер, черный социолог и историк У. Э. Б. Дюбуа и, разумеется, летчик Чарльз Линдберг. Как ни странно, для американцев и других иностранцев было не так уж сложно заглянуть в этот интересный, темный мир. «Все забывают, насколько легко было тогда путешествовать по Германии», – вспоминает историк Роберт Конквест, путешествовавший по всей Европе в 1938 г. с другими студентами Оксфордского университета. «Это было гораздо проще, чем по послевоенным коммунистическим странам».
Меня всегда привлекал этот исторический период, мне хотелось понять, как Гитлер и его последователи так быстро добились полной власти в Германии, причем с такими катастрофическими последствиями. Эти события напрямую повлияли на жизнь моей семьи, как и на жизни миллионов других семей. Мои родители выросли в Польше, и мой отец сражался в польской армии, прежде чем сбежать на Запад, чтобы с другими поляками воевать уже под британским командованием. Я родился после войны в Эдинбурге. Впоследствии мои родители переехали в США, где начали новую жизнь как политические беженцы. Так я вырос американцем, а не поляком.
Как иностранный корреспондент, я приезжал работать в Германию два раза: в первый раз в последние годы холодной войны, в Бонн, во второй раз – в конце 1990-х, в Берлин. Я часто писал о том, как немцы справляются с наследием своего нацистского прошлого. Но я должен признать, что довольно мало знал об американцах, работавших в те сложные времена в Берлине. Были, конечно, исключения. Мы с коллегами прекрасно знали про Уильяма Ширера, автора «Взлета и падения Третьего рейха», а также про то, что отель «Адлон», перестроенный и вновь открытый после объединения Германии, был в те времена прибежищем для Ширера, Дороти
Важно помнить, что свидетели видят творящуюся историю, еще не представляя, к чему приведут события. Ванзейская конференция, на которой разрабатывались планы Холокоста, еще в ту пору была далеким будущим – ей предстояло случиться 20 января 1942 г. Германская армия тогда впервые начала сталкиваться с серьезными сложностями на Восточном фронте, а остававшиеся в Германии американцы начали из нее выбираться: уже произошел Пёрл-Харбор, уже Гитлер объявил войну США. Разумеется, у американцев была масса возможностей видеть и слышать о преследованиях евреев и всех, кто считался врагом режима, а также о первых военных успехах Гитлера и первых массовых уничтожениях людей. Некоторые из этих американцев продемонстрировали примечательную смелость и прозорливость, другие же отводили глаза и держались в сторонке, а порой даже и сотрудничали с новым режимом.
В основном в этой книге будут показаны точки зрения и личные истории американцев, относящиеся непосредственно к периоду перед войной и перед Холокостом. Я имел честь быть репортером в гуще недавних событий, относившихся к падению советской империи и освобождению Центральной Европы, – и я прекрасно представляю, как трудно, может быть, разобраться в происходящем и как непросто делать нравственный выбор о том, что делать в таких обстоятельствах. Оказавшись в центре вихря, вы как бы живете совершенно нормальной жизнью, даже если вам прекрасно видна ненормальность, абсурдность и несправедливость происходящего. Вместо того, чтобы бездумно осуждать американцев, живших в гитлеровской Германии, я хочу дать прозвучать их собственным историям. Правоту и неправоту позиции, качество их морального компаса стоит оценивать с точки зрения их собственного опыта, а не нашего позднейшего знания о случившемся – роскоши, для них недоступной.
Глава 1. «Нервный срыв»
Даже сейчас для людей Берлин 1920-х гг. – это тест Роршаха.
Часть первым делом представляет себе политический паралич и хаос, где революционеры и контрреволюционеры дерутся прямо на улицах. Другие вспоминают о гиперинфляции, лишившей людей всех сбережений и загнавшей миллионы людей среднего класса в самую настоящую бедность. Третьи думают о сексуальной свободе этого времени – или о разнузданных извращениях и упадке, тут уж все зависит от точки зрения. Наконец, некоторые видят в этой эпохе удивительный культурный ренессанс, творческое оживление в науке и искусстве, ставшее возможным благодаря демократической системе.
Как ни странно, все эти ассоциации исторически верны и вполне соответствуют тому, что происходило. После Первой мировой войны Берлин стал настоящим политическим полем боя, причем довольно часто в очень буквальном смысле слова. Беспорядки происходили и в других городах Германии, но в Берлине борьба шла особенно ожесточенно. В феврале 1919 г. в Веймаре собралась только что избранная Национальная ассамблея, чтобы сформулировать новую Конституцию, – и собралась она именно там потому, что требовалась место поспокойнее, чем Берлин. Но рождение Веймарской республики быстро привело к восстаниям и среди правых, и среди левых, возненавидевших новое правительство и его эксперименты с парламентской демократией. Демагоги всех сортов находили себе приверженцев среди людей, еще не успокоившихся после унизительного поражения, тяжелых потерь среди населения и тяжелых условий Версальского мира.