Глаголь над Балтикой

Колобов Андрей Николаевич

Войны не миновать... А, впрочем, адмирал в этом никогда и не сомневался.

Та, предыдущая его война, закончилась для молодого еще капитана второго ранга, Николая Оттовича Эссена вечером 30 ноября 1904 года, когда японский барказ выловил его из холодной воды зимнего Желтого моря.

Тремя неделями раньше, последний совет флагманов окончательно отказался от мысли вывести в море остатки Порт-Артурской эскадры и постановил, что все свои оставшиеся силы Эскадра употребит на оборону крепости. Но будущий адмирал не принял и не смирился с таким решением. Конечно, он обязан был повиноваться старшим по званию, и он повиновался, но его броненосец "Севастополь" пока еще сохранял способность выйти в море. Да, часть орудий была снята, да, множество боеприпаса было выгружено на берег, на борту оставалось не более сотни

матросов, а угля в ямах было немного, но все это можно было изменить. Затем японцы заняли господствующие высоты над городом, с которых гавань просматривалась, как на ладони, и по русским кораблям ударил град тяжелых гаубичных снарядов. Теперь японские канониры могли бить прицельно, а не по площадям, как раньше и это означало лишь одно - отныне Порт-Артур и остатки первой тихоокеанской эскадры обречены на скорую смерть. Но если для измученного многомесячной осадой города-крепости, чьи защитники выстлали рубежи оборонительных линий десятками тысяч японских тел, никаких альтернатив не имелось - организовать сколько-нибудь длительную оборону под прицельным огнем японских пушек с господствующей высоты было нельзя, то последние оставшиеся корабли Эскадры могли, по крайней мере, выбрать себе смерть по собственному разумению.

Можно было махнуть рукой, остаться в гавани и сгинуть под ударами 280-мм снарядов японских гаубиц, падающих прочти отвесно и поражающих нутро кораблей сквозь не слишком толстую броню палуб. А можно было выйти в море - и погибнуть там, потому что никаких шансов ни на прорыв, ни на победу у поврежденных кораблей, с частично снятыми пушками и неполными экипажами не было. 

Флагманы выбрали первое. Капитан второго ранга Эссен - второе.

Находясь в Порт-Артуре, Николай Оттович видел, как иерархия и порядок командования постепенно растворялись в хаосе близящегося поражения. Казалось, все утрачивало смысл, да так оно и было на самом деле. Все постепенно уходило на самотек и ниточки субординации, донесений и приказов, связывавшие штабы и войска рвались с пугающей скоростью. Когда б Эссен интересовался восточной философией, он сказал бы о наступлении энтропии, но он не интересовался. Едва ли не ежедневно Николай Оттович засыпал просьбами командование, умоляя дозволить ему выход на прорыв. Разрешения не было, но Эссен, уверенный в том, что капля камень точит, исподволь готовил корабль к походу и бою. Он даже сумел организовать погрузку угля, пытался грузить и боеприпасы, но этого ему делать не дали.

Двадцать пятого ноября начальник отряда, до которого сократилась теперь некогда грозная первая тихоокеанская эскадра, махнув рукой, разрешил Эссену вывести его броненосец на внешний рейд.

Запустение и хаос давно уже исподволь овладевали Порт-Артуром, но сейчас разложение стало особенно заметно. В бухту "Белый Волк", куда Эссен направил "Севастополь", вел извилистый и сложный фарватер - и если несколькими месяцами ранее неповоротливую тушу броненосца тащили бы буксиры, следуя в кильватер за дымящими в поисках японских мин тральщиками, то теперь "Севастополь" следовал в бухту на собственном ходу и в одиночестве. Да что там, некому даже было убрать бон, перекрывающий выход с внутреннего рейда и броненосец вынужден был разорвать его собственным тараном!

Ночь прошла спокойно, а утром на корабль прибыло четыре сотни матросов и несколько офицеров. Конечно, экипажу все еще не хватало почти две сотни человек, но это было уже кое-что. Четыре дня продолжалась подготовка корабля к прорыву, и к вечеру двадцать девятого ноября броненосец был готов - только не успели убрать противоторпедные сети и боны, которыми от греха подальше окружили стоявший на якоре корабль. Эссен еще размышлял, не выйти ли в море этой ночью, невзирая на все трудности прохождения сложного фарватера... когда появились японские миноносцы.

Разумеется, выход пришлось отложить - идти в ночь, прямо под торпеды гончих Того означало бесцельно погубить броненосец. И "Севастополь" остался на месте, отгоняя огнем изредка выныривающие из мглы силуэты японских "дестроеров".

Наступило утро, и ждать стало решительно нечего. Конечно, на прорыв следовало идти поздним вечером, уповая на то, что мрак зимней ночи скроет броненосец от внимательных азиатских глаз. Тогда к восходу солнца Эссен будет уже далеко от Артура, и это давало призрачную надежду уклониться

от японских кораблей следующим днем. Но Эссен понимал, что японцы обнаружили его стоянку и знал, что отныне, ни вечером, ни ночью выйти в море ему не дадут. Конечно, при свете солнца соваться под многочисленные стволы "Севастополя" японским миноносникам не было никакого резона, но под покровом сумерек они будут атаковать каждую ночь и до тех пор, пока какая-нибудь блудливая мина Уайтхеда не найдет дорожку в обход противоминной сети к борту вверенного его командованию корабля. 

И потому ранним утром "Севастополь" снялся с якоря и вышел в море, походя шугнув пару миноносцев, задержавшихся у русских берегов до рассвета. Они ли сообщили Хейхатиро Того об одиноком русском броненосце, или это сделал отчаянно дымивший у горизонта пароходик, типа и назначения которого с "Севастополя" не разобрали - сказать было нельзя, да и какая, в конце концов, разница? Важно было лишь то, что около четырех пополудни горизонт слева испятнали дымы тяжелых японских кораблей. Хейхатиро Того расщедрился - вскоре впередсмотрящие опознали два эскадренных броненосца и три броненосных крейсера микадо. А вскоре Эссен увидел вражеские дымы и прямо по курсу.

Все закончилось в полтора часа. На "Фудзи" что-то горело, сильно дымила корма и сквозь чернильные клубы нет-нет, да и проскакивали язычки пламени - артиллеристы "Севастополя" все же смогли напоследок достать поганца. Конечно, починится, да и сейчас способен продолжить бой, но все же приятно было видеть, что проиграли не всухую. 

Кавторанг сидел на банке совершенно мокрый, с трудом сдерживая сотрясающую тело дрожь - ноябрьское купание, это совсем не Черное море жарким летом. Он молчал, не в силах отвести взгляд от темных волн, сомкнувшихся над его кораблем, а глаза покраснели от морской соли и горечи непрошенных слез. Эссен знал, что для него эта война подошла к концу, что его ждет лагерь военнопленных, из которого он выйдет нескоро и уж точно не раньше, чем прекратятся боевые действия. Но в то же время его ни на секунду не оставляла странная уверенность, что главная в его жизни война ему еще только предстоит, а сейчас он всего лишь получил передышку.

Это ощущение осталось с ним навсегда. Николай Оттович Эссен и до этого был хорошим моряком и командиром, а непоколебимая уверенность в приближении новой войны сделала его еще лучше. Он, прошедший горнило русско-японской, прикладывал теперь все усилия к тому, чтобы подготовить вверенный его попечению флот к грядущим битвам, в приближении которых он ни секунды не сомневался.

Адмирал с мрачным интересом наблюдал за развертывающейся прелюдией, стремясь угадать, как скоро вновь загремят орудия. Он наблюдал постепенное охлаждение в отношениях между Российской Империей и Германией, присоединение России к Англии и Франции сказал ему многое. Но это еще была не война, и даже не преддверие - сановные гроссмейстеры покамест еще только расставляли фигуры на шахматном поле мира, определяя, сколь сложным и кровавым станет грядущий этюд.

Но будем ли мы готовы?

Прошло уже 9 лет с окончания русско-японской войны и, надо сказать, флот изрядно преобразился. "Семь пудов августейшего мяса" ("Или все-таки девять?" - задумывался иной раз адмирал, вспоминая дородную фигуру Алексея Александровича), чье небрежение службой стоило России флота, после Цусимы наконец-то подал в отставку, и генерал-адмиральская должность была упразднена. Теперь флотом управлял морской министр, и во главе Морского ведомства становились такие серьезные люди, как Диков, Григорович... Моряки слегка напряглись, когда на высокую должность едва не попал Воеводский, но Бог миловал.

Отныне на подготовку флота денег не жалели. Видимо потому, что флота как такового почти и не осталось, после войны с Дальнего Востока на Балтику вернулись немногие. Эскадренный броненосец "Цесаревич", броненосцы береговой обороны "Адмирал Сенявин" и "Генерал-адмирал Апраксин", броненосные крейсера "Баян" "Россия" и "Громобой", бронепалубные "Олег", "Богатырь" и "Аскольд", да еще скороходы второго ранга - "Изумруд" с "Жемчугом". Правда, выжили еще "Паллада" с "Авророй" - крейсера не слишком хорошего проекта и боевых качеств, но эту парочку оставили во Владивостоке. Какое ни есть военное присутствие обеспечивать было нужно, а для этого два тихоходных и не слишком хорошо вооруженных корабля вполне подходили.