Глаголь над Балтикой

Колобов Андрей Николаевич

Никакого сигнала не было, и Николай понял, что отменять стрельбу ему не будут. Что делать? Взгляды офицеров сейчас скрестились на нем. Попытка стрелять как обычно обречена на провал, за три минуты он цель не поразит, разве что случится чудо: но кавторанг спинным мозгом чувствовал, что сегодня чудес не будет. Но что же тогда делать-то? Голова была совершенно пустой, ну хоть одна какая-нибудь здравая мысль нашлась бы?! Хоть что-то, что дало бы надежду поразить цель.

Спина ощутимо взмокла. Мыслей не было, надежд - тоже, а для того, чтобы что-то придумать у Николая оставалась буквально пара минут. Кавторанг про себя горько улыбнулся - он тратил многие часы, размышляя как

улучшить качество стрельбы, и ничего не приходило в голову, а тут... Третий залп "Гангута" возвестил, что времени почти не осталось.

– Ну что, Николай Филиппович, сливаем стрельбу?

Голос Анатолия Ивановича был совершенно спокоен, ни малейшего упрека не звучало в нем. Что ответить? Сейчас очень не помешало бы какое-нибудь озарение, или, как это называют японцы, "сатори". Хотя вообще говоря, "сатори" совсем не озарение, это, как сказала когда-то Хитоми, "время, когда становятся ясны все вещи мира". Николай не слишком-то понял, что имелось ввиду, лишь то, что подобное состояние могло прийти в медитации и принести неожиданные ответы на не желающие решаться вопросы. Все это было странно для европейского человека, но кавторанг, пожив в Японии, знал, что не следует отметать с порога обычаи "варварских азиатов". В них зачастую скрывалась мудрость, хотя бы и отличная от всего, к чему он привык. Но - не во всем, конечно. С легким стыдом он вспомнил, как пытался обрести "сатори", размышляя об артиллерии. И к чему это привело? Он честно пытался очистить разум от мыслей, почувствовать решение... Ничего. Вместо этого в голову приходила одна и та же, никак не связанная с его службой картина: пикник, куда позвала его Ольга вскоре после дуэли, чета Завалишиных, их дочка, очаровательная Ксения, так смешно ссорившаяся со своим братом и неудачно кидавшая камни в пруд...

СТОООП!!!

Николай резко выдохнул и зажмурился, вызывая в памяти картину недалекого прошлого:

"Ксения сделала полшага назад, расставив поудобнее крепенькие ножки, плавно отвела ручку с камнями за голову, не спуская глаз с ветки высунула кончик языка и вдруг, единым плавным движением, в котором не было ни капельки обычной детской неуклюжести метнула горстку камней в цель...

 Увы - один из них не дотянув совсем немного, бухнулся в воду, второй же перелетел через ветку, так что оба взметнули небольшие фонтанчики воды, причем деревяшка оказалась аккурат между ними. Третий и вовсе ушел куда-то влево, шлепнувшись недалеко от берега."

Два одновременных падения... Одновременных!

– Я рискну, Анатолий Иванович. Но будет необычно - ответил Николай.

– Необычно... Что ж, давайте - усмехнулся Бестужев-Рюмин, а руки Маштакова уже летали, щелкая тумблерами. Короткий приказ - и мичман рванул телефонную трубку, обзванивая башни, повторяя каждому лейтенанту одну-единственную фразу:

– Слушай приказ! Стреляем по новым правилам, никакое распоряжение ошибкой не считать, исполнять незамедлительно!

Если в чем-то Николай и был уверен, так это в своих комендорах. Их он школил на совесть, гоняя в хвост и в гриву, доводя до автоматизма навык немедленного и четкого исполнения приказов старарта. И сейчас это давало ему шанс.

– Пять минут пятьдесят секунд!
– захлопнул крышку часов контр-адмирал Кербер, и повернулся к вновь поднявшемуся на мостик командиру "Гангута"

– Что ж, хвалю Роговицына: уж не знаю, попал наш старшой артиллерист или нет, но небольшую фору своим друзьям-севастопольцам обеспечить смог... Они, кстати, готовятся воевать. Полюбуемся?

Вот поднялись в небо столбы от падения последнего залпа "Гангута" - и тотчас же грянул первый залп "Севастополя"

–

А Маштаков зря время не теряет - улыбнулся Кербер.

– И это правильно. Как там сказал этот француз? "Стреляйте, стреляйте, и может быть последний выстрел сделает Вас..."

Рев второго залпа "Севастополя" крайне бесцеремонно прервал контр-адмирала. На несколько секунд на мостике воцарилась тишина.

– Стрельба без корректировки... Что он делает?
– ни к кому не обращаясь вопросил Кербер.

– Прошло всего секунд десять, падения не было, какого черта...

Грянул третий залп попирающего все артиллерийские наставления линкора.

– Ну Маштаков, ну орел... Под арест усажу, чтобы соображал на будущее, чем главный калибр дредноута от пулемета "Максим" отличается! Где ж такое видано! Это ж надо, вслепую палить!

Первый и второй залпы "Севастополя" легли недолетом, но третий дал перелет. Еще секунд пятнадцать-двадцать на линкоре корректировали прицел и вот - четвертый залп, но почти сразу же за ним - пятый!

Людвиг Бернгардович молчал, сжав губы в тонкую бледную линию. То, что творил Маштаков было неописуемо и необъяснимо, но... не сошел же он с ума в конце концов? Какая-то логика в его поведении должна была присутствовать, но вот какая? Продолжать ругаться смысла не имело - подчиненные всегда должны быть уверены в том, что их командир все знает наперед. Глядя на вытянутые лица офицеров, поднявшихся на ходовой мостик, Кербер видел, что они озадачены не меньше, чем он, а значит стоило сделать невозмутимый вид. Если задумка Маштакова увенчается успехом - пусть думают, что адмирал все понял, пока остальные еще только мучились догадками.

Четвертый залп - снова недолет, но пятый лег совсем близко от крейсера. Что за колдовство?

Ходовой мостик полнил гул недоуменных голосов - продолжали молчать только контр-адмирал, да поднявшийся наверх старший артиллерист "Гангута". Последний, сжав бинокль до побеления костяшек, неотрывно смотрел сейчас на "Изумруд", и не слышал ничего вокруг, беззвучно шевеля губами.

– Выбросить впустую снаряды... Что они там о себе думают? Глупости какие-то... Зачем?
– гомонили остальные

Но почти сразу за пятым грянул шестой и последний залп "Севастополя". И вдруг Роговицын заговорил:

– Первой серией - тремя залпами - они взяли "Изумруд" в вилку между вторым и третьим падением. Второй серией - два залпа - уточнили положение крейсера с точностью до кабельтова. Этот последний залп даст им попадание.

Внезапно наступившую тишину прерывали только гул турбин, да шелест волн под форштевнем. Вот вознеслись четыре столба от падения последнего залпа "Севастополя" ... И ошеломленные офицеры во все глаза смотрели, как на фалах "Изумруда" поднимается красный, с белым прямоугольником в середине флаг. Есть накрытие!

– Три минуты две секунды - доложился мичман, чьей задачей было хронометрировать стрельбы. 

Контр-адмирал не одернул, и никто не засмеялся, когда командир "Гангута" исполненным глубочайшего изумления басом протянул:

– Ааахренеееееть!!!

***

Новая система пристрелки, сей момент принятая Российским императорским флотом под названием "двойной уступ", не экономила боеприпасов и не давала рисовать красивые проценты попаданий на учениях. Но зато позволяла накрывать цель примерно вдвое быстрее, чем это можно было сделать традиционной "вилкой". Раньше корабли медленно, залп за залпом "нащупывали" точное местоположение неприятеля, а "двойной уступ" позволял сделать это куда быстрее.