Гламорама
Шрифт:
— Мне нужно в туалет, — говорю ассистенту продюсера.
— Клево, — пожимает он плечами, разглядывая татуировку у себя на бицепсе: какая-то музыкальная фраза, записанная нотами. — Жизнь есть жизнь.
Я беру рюкзачок и направляюсь к главному входу в музей, достигнув его ровно в 10:00.
В соответствии с инструкциями я надеваю наушники плеера на голову, настраиваю громкость, а сам плеер вешаю на пояс брюк.
Я нажимаю на кнопку Play.
Вступление из «Болеро» Равеля начинает звучать в наушниках.
Я ступаю на эскалатор.
Черный
От первых звуков «Болеро» до сокрушительных тарелок в коде — 12 минут 38 секунд.
На 10:01 назначена активация бомбы.
Я разворачиваю план, чтобы понять, куда мне нужно идти.
В конце эскалатора меня поджидают шестеро киношников из французской группы, включая режиссера, — все одеты в черное, все мрачно-торжественны.
Режиссер ободряюще кивает мне из-за оператора со Steadicam. Он хочет, чтобы весь этот эпизод был отснят с одного раза, сплошняком. Режиссер делает мне знак снять темные очки, которые я забыл снять, пока ехал на эскалаторе.
Я медленно пересекаю Наполеоновский зал, «Болеро» звенит в моих наушниках, я стараюсь шагать в такт с музыкой и считать сделанные мною шаги, рассматривать пол у меня под ногами, загадывать желания.
В 10:04 в поле моего зрения появляются будки.
В 10:05 я кладу рюкзачок к себе под ноги и делаю вид, что звоню из телефона, который принимает кредитные карточки.
В 10:06 я смотрю на часы.
Я ухожу от телефонных будок в сопровождении идущей следом съемочной группы.
Затем мне полагается остановиться возле ларька и купить кока-колу, что я и делаю, но, глотнув из банки только один раз, тут же выбрасываю ее в урну для мусора.
Я направляюсь обратно в зал, съемочная группа следует за мною, оператор со Steadicam идет впереди.
10:08. «Болеро» становится все более настойчивым, ритм его крепнет и словно убыстряется.
Но тут внезапно съемочная группа останавливается, что вынуждает меня тоже затормозить.
Посмотрев на них, я замечаю изумленное выражение на их лицах.
Оператор со Steadicam тоже останавливается и отрывается от видоискателя.
Кто-то трогает меня за руку.
Я срываю наушники с головы и в панике оборачиваюсь.
Это ассистент продюсера из американской съемочной группы.
Молодая девушка, похожая на Хизер Грэм. Озабоченное выражение у нее на лице забавным образом сменяется облегчением. Она запыхалась, поэтому улыбка дается ей с трудом.
— Вы оставили это в телефонной будке, — говорит она, протягивая мне рюкзачок от Prada.
Я смотрю на рюкзачок.
— Виктор, — говорит она, посмотрев сперва на членов французской группы, а затем на меня, — они готовы переснять эту сцену. Тамми, похоже, э-э-э, оправилась. — Мертвая тишина. — Виктор? — спрашивает она. — Возьмите. — И вручает мне рюкзачок от Prada.
— Ах… ну да, разумеется — И я беру рюкзачок и тут же передаю его ассистенту продюсера
Трясущимися руками ассистент продюсера берет рюкзачок и передает его режиссеру.
Режиссер бросает взгляд на рюкзачок и тут же возвращает его обратно ассистенту, который вздрагивает.
— Кто эти люди? — спрашивает девушка и улыбается, ожидая, что ее сейчас представят.
— Что? — спрашиваю я, не слыша собственного голоса.
— Что происходит? — спрашивает она несколько более настойчиво, но по-прежнему улыбаясь.
Режиссер щелкает пальцами, и ему тут же подают мобильный телефон. Он откидывает крышечку, нажимает на кнопки и, отвернувшись в сторону, бормочет в трубку что-то по-французски.
— Кто эти люди? — спрашиваю я запинаясь. — Кого вы имеете в виду?
10:09.
— Это съемочная группа, — говорит она, а затем, наклонившись, шепчет мне на ухо: — Ну эти, которые у вас за спиной стоят?
— А, эти? — Я оборачиваюсь. — Не знаю, они вдруг пошли за мною следом, — говорю я. — Я не знаю, кто они такие.
Слышно громкое дыхание французского ассистента продюсера, видны расширившиеся от страха зрачки.
«Болеро» звучит все громче и громче.
Бесконечное количество возможностей открывается перед нами.
Тишина. Я слышу даже малейшие шорохи.
Девушка говорит:
— Виктор, пойдемте, нас ждут.
Она берет мою руку в свою маленькую ручку. Я смотрю на режиссера. Он сухо кивает мне.
На эскалаторе я оборачиваюсь. Французы уже исчезли.
— Почему они забрали ваш рюкзак, Виктор? — спрашивает девушка. — Вы с ними знакомы?
— Эй, зайка, — устало отзываюсь я. — Расслабься. Все под контролем.
— Но, Виктор, почему все же эти люди забрали ваш рюкзак? — спрашивает она.
«Болеро» заканчивается.
Лента в плеере автоматически останавливается.
Я даже не решаюсь посмотреть на часы.
Возле пирамиды Тамми бросает на меня насмешливый взгляд и смотрит на свои часы. Она действительно выглядит оправившейся.
— Заблудился, — говорю я, пожимая плечами.
С моего места я вижу, как где-то в туманной дали ассистент продюсера, похожая на Хизер Грэм, уже беседует с режиссером и Феликсом, и оба они время от времени бросают на меня подозрительные взгляды, шепчутся, создавая атмосферу холодного беспокойства, а конфетти разбросаны повсюду, причем некоторые из них просто падают сверху, но я уже почти ни на что не обращаю внимания. Я мог бы лежать на пляже в Малибу, подложив под себя полотенце. А год мог бы быть 1978-м или 1983-м. В небе могли бы кишмя кишеть космические корабли. Я мог бы быть одинокой девушкой, которая обматывает шарфиком лампу у себя в комнате в общежитии. Всю неделю мне снились сны, состоявшие исключительно из кадров, снятых с взлетающего вертолета, и в них фигурировало огромное металлическое помещение, над которым плавали золотистые и белые буквы, образовывавшие надпись «ПО ТУ СТОРОНУ». Кто-то из киношников сует мне в руки бубен.