Гламорама
Шрифт:
— Ах, Хлое, это был сплошной ужас! Он набросился на меня. Он вел себя как последняя un animate [71] ! Он говорил мне, что он тебя даже вот ни чуточки не любит!
— Что ты от меня хочешь в конце-то концов, зайка?
— Я просто больше не хочу ни с кем делить тебя, Виктор, — говорит Элисон с безразличным вздохом. — Я на сто процентов уверена, что пришла к этому заключению во время показа коллекции Alfaro.
— Но ты ни с кем меня не делишь, — говорю я, понимая всю бесполезность своих слов.
71
Скотина (исп.).
— Ты спишь
— Зайка, но если бы этого не делал я, это делал бы какой-нибудь больной СПИДом подонок, и тогда…
— О Боже!
— …мы все влипли бы по самые уши.
— Заткнись! — вопит Элисон. — Немедленно заткнись!
— А ты что, собралась бросить Дамьена?
— У нас с Дамьеном Натчесом Россом…
— Зайка, прошу тебя, не называй его полной кличкой. У человеческого существа не может быть такого имени.
— Виктор, я пытаюсь тебе кое-что объяснить, а ты ведешь себя так, словно меня в упор не слышишь.
— Что? — делаю я снова вид, будто сглатываю слюну. — Т-т-ты раньше была мужчиной?
— Без меня, а следовательно, и без Дамьена, у тебя бы не было никакого клуба. Сколько еще раз я должна напоминать тебе об этом? — Пауза, во время которой слышно, как Элисон выдыхает дым. — И тогда у тебя не было бы ни малейшего шанса открыть тот, другой клуб, который ты собираешься открыть…
— О!
— …в тайне от всех нас!
Мы оба молчим. Я вижу мысленным взглядом, как верхняя губа Элисон расплывается в торжествующей ухмылке.
— Уж не знаю, откуда тебе в голову приходят такие мысли, Элисон.
— Заткнись! Продолжать беседу с тобой я намерена, только если ты явишься в «Indochine». — Повисает пауза, которой я даже не пытаюсь воспрепятствовать. Поэтому последнее слово остается за Элисон: — Тед, не можешь ли ты набрать для меня телефон бара «Spy»?
Она вешает трубку, бросая мне вызов.
Мимо лимузина, запаркованного перед входом рядом с гигантской кучей черного и белого конфетти, вверх по лестнице, ведущей в «Indochine», где метрдотель Тед, водрузив на голову гигантскую шляпу-цилиндр, дает интервью программе «Meet the Press», и я спрашиваю его: «Что стряслось?», и он, не прерывая визуального контакта со съемочной группой, указывает мне пальцем кабинку на задах пустого, вымерзшего ресторана, и я следую в указанном направлении под музыку из последнего альбома Пи Джей Харви, которая доносится откуда-то из промозглых глубин. Элисон замечает меня, гасит сигарету и, прервав беседу по своему мобильному телефону Nokia 232 с Наном Кемпером, встает из-за столика (возле каждого прибора лежит по свежему номеру «Mademoiselle»), за которым она ела кекс в компании Питера Габриэля, Дэвида Лашапеля, Жанана Гарофало и Дэвида Кореша, ведя занимательную беседу об игре в лакросс и новом обезьяньем вирусе.
Элисон волочет меня вглубь ресторана, заталкивает в мужской туалет и захлопывает за нами дверь.
— Давай по-быстрому, — хрипло рычит она.
— Как будто с тобой можно по-другому, — вздыхаю я, выплевывая жевательную резинку.
Она бросается на меня,
— В последний раз ты был со мной так холоден, — стонет она. — И все же вынуждена признать, от одного взгляда на тебя я сразу промокла.
— Зайка, но мы же с тобой сегодня не виделись, — говорю я, извлекая ее груди из бежевого Wonderbra.
— А как же показ коллекции Alfaro, солнышко?
Она стягивает с себя синтетическую мини-юбку с оплавленными термической сваркой швами, обнажая загорелые бедра, а затем срывает белые трусики.
— Зайка, сколько раз мы еще будем начинать эту тему по-новой? — спрашиваю я, расстегивая джинсы. — Меня не было на показе коллекции Alfaro.
— Ты был там мимоходом, но мы успели побеседовать. Я впиваюсь ей в шею, но на середине поцелуя резко выпрямляюсь, так что мои джинсы падают на пол, и смотрю в ее обезумевшее от предвкушения секса лицо.
— Ты куришь слишком много травки, зайка.
— О, Виктор…
Элисон в исступлении, моя рука лежит у нее между ног, я ввожу два пальца внутрь, три, она откидывает голову назад, облизывает пересохшие губы, давит на мою руку своей, сжимает бедра.
— Мне бы хотелось покончить со всем этим…
— С чем «этим»?
— Иди сюда.
Она хватает меня за член, крепко его сжимает и водит им, без презерватива, по своим влажным гениталиям.
— Чувствуешь? Это реальность?
— Вопреки всему я вынужден с тобой согласиться, — говорю я, вонзаясь в нее со всего размаху — так, как ей это нравится. — Но, зайка, у меня такое ощущение, что кто-то затеял крупный розыгрыш.
— Солнышко, трахай меня сильней, — хрипит Элисон. — И задери рубашку: я хочу видеть твое тело.
Уже после, медленно направляясь к выходу через пустынный ресторан, я хватаю недопитый «Greyhound» co стола и полощу им рот перед тем, как выплюнуть его обратно в коктейльный стакан. Пока я вытираю губы рукавом пиджака, Элисон, уже ублаготворенная, поворачивается ко мне и сообщает:
— За мной весь день следили.
Я резко останавливаюсь:
— Что?
— А то, что за мной весь день следили.
Закурив сигарету, она отправляется дальше, лавируя между официантов, которые накрывают столы к вечеру.
— Элисон, ты что, хочешь мне сказать, что эти гориллы ждут снаружи прямо сейчас? — Я ударяю кулаком по столу. — О черт, Элисон!
Она поворачивается ко мне.
— Я скинула их с хвоста в одной из кофеен Starbucks час назад. — Элисон выпускает дым и предлагает мне «Мальборо». — Я даже не представляю себе, до какой степени надо быть кретином, чтобы упустить человека в Starbucks.
— В Starbucks иногда бывает полным-полно народу, зайка, — говорю я, все еще ошеломленный, но уже слегка успокоившийся, и беру предложенную сигарету.
— Они меня не очень беспокоят, — говорит Элисон пренебрежительно.
— Я полагаю, что занятия сексом в туалете «Indochine» позволят тебе сделать существенный перерыв, зайка.
— Я хотела бы отпраздновать то, что наши тревоги по поводу небезызвестной фотографии можно считать завершенными.
— Я говорил с Бадди, — сообщаю я. — Я в курсе.