Глава семейства
Шрифт:
Чуть позади него я рассмотрел еще двух существ. Если первую тварь сложно было отнести к какому-либо полу, то две другие явно были самками. И не спрашивайте, как я догадался. Обе в полтора раза меньше напавшей на меня особи, они наводили своим видом на мысль, что некто взял человека и насекомое, смешал их, как два куска пластилина и вылепил две гротескные фигуры, поменяв местами некоторые части.
Первая из них напоминала пчелу или осу, на которую вместо полосатой шкурки натянули человеческую кожу. И еще у нее было женское лицо. Абсолютно человеческое, даже симпатичное лицо с нечеловеческим взглядом и сяжками сверху. Кожа была, видимо, почти лишена пигмента, так что через кожу на брюшке просвечивал неопределенный комок внутренностей.
Вторая самка практически ничем не отличалась от пчелы-переростка, но в ее движениях виделось нечто, роднившее ее с человеком. То, как она поворачивала голову, или что-то
Судя по слабо развитым лапкам, они двигались медленно. Зато первая тварь, которую я про себя обозначил как рабочего, двинулась ко мне довольно шустро. Я попытался нырнуть обратно в "свой" кокон, но одно из четырех осьминожьих щупалец скользнуло следом, обхватило меня поперек туловища, и происхождение ожогов, синяков и уколов стало очевидным. Я взвыл и задергался, пытаясь вырваться из болезненного захвата, но ноги меня уже не слушались. От пояса по всему телу прошла ледяная волна онемения, и я понял, что парализован. Еще два щупальца обвили мои ноги, и я оказался вздернут вниз головой. Онемение прошло, но пошевелиться я по-прежнему не мог. Рабочий, тем временем, опустил меня на пол и, не особо церемонясь, начал подтаскивать к себе. В какой-то момент моя голова от сильного рывка мотнулась в сторону, и я увидел, что еще одно щупальце тянет в мою сторону первую из самок. Причем с ней рабочий обращался не в пример аккуратнее.
Наконец я оказался распятым в центре комнаты. Я лежал на спине, чуть повернув голову вправо, так что о том, что происходило слева, где рабочий возился с самкой, мог только догадываться. Но догадываться я не хотел. Я хотел выть. Или хотя бы плакать. Но не мог. Я все видел, все слышал, все чувствовал, но телом своим я не владел. Рабочий дернул меня за ногу, подтаскивая ближе, моя голова повернулась влево, и я наконец понял, для чего я им был нужен.
Я потерял счет времени. Сколько я провел в этом улье? Сколько дней? Месяцев? Лет? Когда жизнь подчинена ритму кормлений и спариваний, календарь как-то ни к чему. Дед когда-то говорил мне, что человек привыкает ко всему. Я был молод и отнесся к этим словам с сомнением. Но теперь я бы согласился с ним. Я бы непременно согласился, будь я в состоянии вспомнить, был ли у меня вообще дед. Вся прежняя жизнь поначалу подернулась дымкой, а затем и вовсе забылась. О ней попросту ничто не напоминало. Рабочий и самки незаметно превратились в Эллис, Розу и Синди. Те, кто раньше казались чудовищами, теперь воспринимались как члены семьи. Рабочая особь - Эллис - вела себя как строгая, но заботливая мать. Она перетащила в гнездо все мои продовольственные запасы. Сама она ела все подряд: пищевые брикеты лопала вместе с картонной упаковкой. Эллис выделяла молочко, которым кормила Розу и Синди. Еще она прибирала за нами отходы. Я питался исключительно брикетами, хотя Эллис страшно злилась из-за того, что я не ел обертку. Она воспринимала это как детский каприз и однажды решила меня перевоспитать. К тому времени яд-парализатор она уже давно не использовала: я быстро понял, что чем больше сопротивляюсь, тем большую дозу яда она впрыскивает, и тем хуже мне потом становится. Поэтому ее нападение стало для меня полной неожиданностью. Эллис накормила меня блестящим картоном, заталкивая его щупальцами прямо мне в пищевод. В итоге я едва не умер. Часть картона я сумел-таки выблевать, часть - переварил, но, видимо, крупные куски что-то все же повредили. Я метался в бреду. Помню только, что горлом шла кровь. Мне виделось, что я бегаю по городу, спасаясь от бродячих скелетов. Скелеты рассыпались по земле даже от слабого удара, но тут же снова вставали. Чтобы убить скелет, нужно было раздавить ему череп. В нем было три стеклянных мозга с грецкий орех размером. Они с хрустом крошились под ногами, но скелетов становилось все больше. Вскоре я оказался загнан на огромное дерево. Где-то здесь я сообразил, что это сон и начал звать Эллис. В тот раз она меня выходила, и больше ни к чему не принуждала - кажется, до нее наконец дошло, что я довольно хрупкий и запросто могу загнуться. Между нами наладился некоторый диалог. Не скажу, чтобы мы беседовали на высокоинтеллектуальные темы, но Эллис больше не применяла ко мне силу, а я научился чувствовать ее недовольство и старался лишний раз его не вызывать.
С Розой и Синди каких-то определенных отношений не сложилось: Синди (та, что была затянута в человеческую кожу) спала, ела и ни на что не реагировала. Взгляд, так напугавший меня вначале, оказался никаким не потусторонним, а просто пустым. С ней мы спарились лишь раз, и больше я к ней не приближался.
Роза больше напоминала домашнего любимца. Я чесал ее лоб между маленькими глазками, она урчала от удовольствия, будто кошка и примерно раз в двое суток откладывала яйцо, после чего я в очередной раз выполнял свои супружеские обязанности.
Яйца
В первые дни своего плена я обдумывал план побега и надеялся, что меня станут искать, но это быстро прошло. Эллис сплела прочные стены, а по поводу спасательной операции меня просветили, когда я только подписывал документы. Рыжий, как таракан, северянин грыз зубочистку, щурился и повторял все то время, что мы бродили по складу с продовольствием:
– Ты теперь сам по себе. Да, парень, сам по себе. Никто тебе не указ. Но и помощи просить не у кого. Да. Но зато ты теперь сам по себе.
В его голосе звучала искренняя радость, и я не мог бы наверняка сказать, радуется ли он за такого же, как он, работягу, или злорадствует над бывшим врагом. Возможно, он и сам не сумел бы точно сказать. Война закончилась так внезапно, что простые ребята, вроде нас, хоть и радовались, но все же чувствовали себя немного обманутыми. Хотелось иногда доказать, что если бы война не закончилась, то мы бы их...
Мысли об освобождении как-то незаметно, но довольно быстро сошли на нет. Был ли тому виной шок, или так действовал яд-парализатор, но размеренная жизнь в гнезде совершенно меня не тяготила. Как я уже говорил, время текло незаметно. Так же незаметно росло брюшко Синди. Признаться, я почти не замечал ее. Поэтому, когда меня разбудил громкий крик, о ней я даже не подумал. Я вообще не знал, что она может издавать хоть какие-то звуки.
Синди рожала. Эллис суетилась вокруг нее, помогая всем, чем только могла. Я же все время родов успокаивал Розу. Для Розы роды не являлись чем-то чрезвычайным, или даже просто обременительным, и почти человеческие крики Синди привели ее в ужас.
Если даже Эллис и не принимала раньше роды, то дебют был удачным. Синди родила девочку. Это был совершенно обычный человеческий ребенок, за одним исключением: маленькие пчелиные крылышки, плотно прижатые к спине. Я назвал ее Кларисс.
Не скажу, что меня вдруг обуяли отцовские чувства. Кларисс росла значительно быстрее, чем полагалось обычному ребенку. Она так и не начала говорить, но меня понимала прекрасно. Я рассказываю о ней довольно путано и сбивчиво, но таковы мои воспоминания о ней и мои к ней чувства. Она была так похожа на обычную девочку внешне и так чужда человеческому внутренне, что я начал избегать ее. Хуже стало, когда она научилась самостоятельно ходить и бегать. Кларисс училась владеть своим телом. Она росла слишком быстро, и потому, стоило ей только освоиться с новым ростом, как приходилось все начинать сначала. Тренировалась она на мне. Как не старалась Эллис оградить меня от непоседливого детеныша, я несколько раз получал довольно серьезные травмы: сил Кларисс было не занимать. Эллис строго отчитывала ее (от громкого клекота у меня звенело в ушах), но толку было чуть: стоило главе нашего семейства отвернуться, как на меня тут же нападали.
Есть в ее присутствии было просто опасно для жизни: или кто-то ей рассказал, и в ней взыграло любопытство, или это был пунктик на генетическом уровне, но она упорно пыталась накормить меня оберткой от пищевого брикета. В итоге я складировал брикеты в своем коконе и старался съедать их, пока все спали.
Возможно, будь я в тот момент на виду... Не знаю. То странное состояние, в котором я пребывал, чем-то напоминало кому. Иногда мне кажется, если бы тогда меня спросили, хочу ли я сбежать из улья, я бы просто не понял. Я забыл, что за мохнатыми светлыми стенами есть другая жизнь. Весь мой мир сжался до размеров сенного сарая. Если во мне и оставались какие-то воспоминания о людях, то с появлением Кларисс ушли и они.
Как же объяснить? Вот представьте. Перед Вами на стол кладут предмет. Давно знакомый. Понятный. Пусть яблоко. Вы замечали, что яблоко ассоциируется с простотой? Не важно. Но пусть это будет яблоко. И оно всегда было именно яблоком. Ничем другим. И вот оно лежит перед Вами. И тут Вам говорят: "Это ложка". И тычут пальцем в яблоко. И хуже всего то, что Вы вдруг понимаете: ЭТО ЛОЖКА! Она выглядит как яблоко, пахнет как яблоко и на ощупь - это яблоко. Но это ложка.
Меня поймет разве только один из героев Оруэлла. Тот, что поверил, что дважды два - это сколько угодно. Что-то должно из головы уйти, иначе никак.