Главная роль
Шрифт:
Ладно, не все, и нищета действительно страшная. Сытый и довольный народ ни на какую пропаганду не ведется, и за большевиками шли от безысходности. Что ж, лет за двадцать починим. Но фотовыставку отправить все-таки стоит.
Пол фойе отеля отражал свет усыпанных электрическими лампочками тяжелых позолоченных – или реально золотых – люстр. Здесь тоже присутствовал народ – в основном хорошо одетые европейцы. В отличие от простолюдинов за панорамными окнами – полиция отгоняет тех, кто лезет слишком близко – эти не шумят, отвешивая уважительные поклоны издалека.
Мы прошли к лифтам – вот это технологии! – и вошли в
Длинный, устланный ковровой дорожкой коридор блестел лакированным деревом. Сэр Стюарт лично проводил нас до наших номеров, попросил быть как дома и напомнил об ужине через полчаса – как раз переодеться и умыться.
По принципу «доверяй, но проверяй» в номера сначала входили офицеры-гвардейцы и казаки. Номер мне достался четырехкомнатный. Гостиная с фортепиано, мягкой мебелью, пышным ковром и камином, над которым висела дощечка со слоновьими бивнями. Окна выходят на крышу соседнего дома – уверен, там живут только белые богачи.
Андреич на всякий случай задвинул занавески, слуги сделали так же по всему остальному номеру. В спальне меня встретила здоровенная, резного дерева кровать с балдахином и противомоскитной сеткой – кровососы нас по пути покусали изрядно, но никаких способов защиты кроме сеток и мухобойки от них нет. Компанию кровати составляли трюмо, комоды, тумбочки, пуфики, кресла, шкафы и еще один камин.
Кабинет – в нем рабочий стол с массивным кожаным креслом, камин – нет бы центральное отопление освоить, а еще англичане! – и пустые книжные шкафы. Подразумевается возможность жить в этом номере долго, и книги нужно привозить свои. Последняя комната представляла собой комнату для слуг с двуспальными кроватями. Еще в номере нашлись сияющая мрамором и позолотой ванная и не менее блестящий туалет.
Позволив слугам меня умыть и переодеть, я сходил в кабинет – его окно выходит на улицу. Раздвинув портьеры, открыл створу и помахал рукой встретившему мое появление радостными возгласами народу. Индия мне пока нравится!
Глава 6
Караван путешествующего «инкогнито» цесаревича был скромен: две большие кареты для «ВИПов», четыре экипажа поменьше для прислуги, и десятка три всадников охраны – ни одного индуса, сплошь белые люди. Вооружены револьверами, саблями и ружьями со штыком. Форма одежды – полевая, а не как вчера, когда от торжественности рябило в глазах.
Нормальные, чистые улицы сменились трущобами как-то незаметно. Для меня – ничего нового, такое чувство, что индийские нищие и способ их обитания за полтора века не особо-то и изменились. Убери телефоны, столбы с проводами, пластик, и получишь полую картину. Однако повышение уровня жизни затрагивает и нищих, и самый нищий индус моих времен приравнивается к средней нищеты индусу этих. А раз так, значит вывод прост – это специальные, повышенного благосостояния, трущобы для богатых туристов.
Когда мы перебили успевших за время нашей посадки набиться в карету москитов, сетки на окнах начали делать свое дело, и ехать, несмотря на влажную духоту, стало почти приятно – если не принимать во внимание запахи.
Накатанная глиняная дорога пролегала между
– Прачечная, – проследим мой взгляд, пояснил взявший на себя обязанности гида сэр Дональд Мэкензи Уоллас.
Не только в нас разбирается, получается, но и в других народах.
– Вода – это воистину источник жизни! – жизнерадостно заявил я зажавшим носы надушенными платочками Никки и Георгу. – Какой же мощи миазмы стоят в районах, где бедолаги лишены даже этого? – указал на речушку.
– Если бы они гадили меньше, им бы не пришлось так страдать, – проявил здоровый цинизм цесаревич.
– Чудовищная нищета, – посочувствовал аборигенам Георг.
– По крайней мере здешний климат не позволяет им умереть от холода, – пожал я плечами.
– В наших странах жить так проблематично, – моментально оценив возможность списать все на климат, примазался к нашим погодам англичанин. – Суровый климат закаляет характер. Тепло развращает и превращает человека в лентяя. Империя сделала достаточно, чтобы имеющий внутренний стержень дикарь приносил пользу, получая соответствующее вознаграждение. Предложи любому из этих, – он окинул трущобы надменным взглядом. – Работу или завербоваться в армию, они тут же примутся рассказывать, как сильно больны и как много у них нуждающихся в уходе братьев, детей, бабушек и прочих.
Аборигены, вопреки его словам, бездельниками не выглядели: кто-то что-то опасливо тащил, кто-то жарил хрючево для продажи соседям: аромат пищи вызывал приступы тошноты еще круче, чем царящие в трущобах миазмы – и порой попадались рынки, прачечные, стучали металлом о металл инструменты, закопченные индусы обжигали рукодельную, вполне пристойного вида посуду. Поколения гончаров, видимо, лепить умеют как надо.
– В Петербурге, к моей великой скорби, тоже есть бедняцкие районы, – признался Николай, мудро умолчав о состоянии провинции.
– Даже в Лондоне хватает мест, в которых приличному человеку нечего делать, – покивал сэр Уоллас.
Классовое расслоение, конечно, штука неприятная, но неистребимая. В «жупел» его коммунисты превратить еще не успели, и почти все принимают такое положение дел как должное. Так же буду и я – ориентироваться на самого нищего в мире, крепко пьющего батрака при построении государства чревато. Я буду ориентироваться на большинство: оно сейчас регулярно голодает, плохо образованно, испытывает острый недостаток инфраструктуры и благ цивилизации – в основном выражается в дефиците врачей – но в целом живет не так уж по этим временам и плохо. Население же растет, и тут не только наука и пропаганда поповская постарались, но и другие факторы. Например – наличие жратвы, которое и позволяет народу плодиться. Прекратить лет за пятнадцать массовые голодания – более чем достойная цель, воплотить которую вполне реально, особенно если учесть, что хлеба и прочего в Империи навалом. Отладить логистику, нарастить железные дороги – уже несоизмеримо легче будет.