Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам

Филатьев Эдуард Николаевич

Он прочёл эти эпиграммы, окружив рот железными подковами какой-то страшной, беспощадной улыбки».

Первая эпиграмма была на Илью Сельвинского, вторая – на поэта Иосифа Уткина, третья – на главу Главреперткома (и драматурга) Константина Дмитриевича Гандурина (Лукичёва).

В том же поезде в город на Неве ехала группа рапповцев, один из которых, Михаил Фёдорович Чумандрин, впоследствии рассказал:

«При посадке в вагон нас увидел Маяковский.

– Товарищи, – громогласно сказал он, не повышая голоса. – Я к вам приду читать "Баню".

Вскоре они в самом деле

пришёл. Ехали Фадеев, Либединский, Авербах и я. "Баня" была напечатана, насколько я помню, на нескольких тетрадках. Маяковский достал всё и разложил их по порядку на столике.

Читал он прекрасно. Голосом он владел в совершенстве. А разве легко было поэту, привыкшему к тысячным аудиториям, к громадным залам, к широким жестам, читать пьесу, пристроившись в уголке дивана, в душном маленьком купе? Однако прочёл он отлично, впечатление было очень сильное.

Несколько раз Владимир Владимирович останавливался.

– Не скучно? Читать?

– Конечно же! Читайте!

Тогда я понял, что он очень волнуется. Странно было замечать это в человеке, которого трудно было смутить чем-либо.

Уже уходя, стоя в дверях купе, он спросил:

– Значит, вы находите, что интересно?»

Но в Ленинград Маяковский ехал не из-за «Бани», а из-за «Клопа», которого ставили в филиале Большого Драматического театра. Премьера, состоявшаяся 25 ноября, прошла успешно. Журнал «Жизнь искусства» в 49-ом номере написал:

«По своей сценической форме "Клоп", написанный размашисто и темпераментно, приближается к типу идеального мюзик-холльного обозрения, сатирически подперченного аттракционного представления…

При всей видимой разнородности приёмов, спектакль носит черты ясной и последовательной режиссёрской мысли, имеет чётко отлитую аттракционно-гротесковую форму».

«Красная газета» в вечернем номере от 29 ноября тоже поддержала премьеру:

«По существу, "Клоп" Маяковского – это широкое "окно РОСТА", которое когда-то любил разрисовывать поэт своими весёлыми и едкими карикатурами. Вся пьеса дышит боевой, размашистой плакатностью, революционным памфлетом против мещанства, – и это оправдывает все её недостатки…

Молодёжь Большого Драматического театра, под руководством режиссёров Тверского и Люце, показала свою талантливость, молодёжную подвижность и актёрскую изобретательность. Недаром присутствовавший на премьере Мейерхольд, вместе с автором "Клопа", весело "включились" в бурный поток зрительских аплодисментов».

28 ноября Маяковский вернулся в Москву, и Лили Брик записала в дневнике:

«Володя приехал из Ленинграда и рассказал, что ушёл с "Клопа", не досмотрев, рассердился на отсебятину».

Кому верить – «Красной газете» или дневниковой записи?

От «Клопа» к «Бане»

2 декабря 1929 года в «Рабочей радиогазете» Маяковский прочёл стихотворение «Особое мнение», вскоре после этого опубликованное в журнале «Крокодил». Напомним, как оно начиналось:

«Огромные вопросища, / огромней слоних,страна /решает /миллионнолобая.А сбоку / ходят / индивидумы, /

а у нихмнение обо всём / особое.Смотрите, / в ударных бригадах / Союз,держит темп / и не ленится,но индивидум в ответ: / “А я / остаюсьпри моём, / особом мненьице”».

Вновь возникает вопрос: о ком эти строки? И невольно напрашивается ответ: о Бриках, Осипе Максимовиче и Лили Юрьевне. Это с ними Маяковский окончательно разошёлся во взглядах, именно этих «индивидумов» приколачивал он к доске позора.

Заканчивалось стихотворение хлёстким повторением недавнего лозунга («отречёмся / от старого быта!»), только теперь поэт отрекался от «трясины старья». Через несколько лет подобных строк вполне хватило бы для ареста «индивидумов», посмевших не соглашаться с «генеральной линией» партии:

«Трясина / старья / для нас не годна —её машиной / выжжем до дна.Не втыкайте / в работу / клинья, —и у нас / и у массы / и мысль однаи одна / генеральная линия».

«Машиной», которой поэт предлагал «выжигать» старьё, была, надо полагать, всё та же «Машина Времени» из его новой пьесы.

4 декабря «Баню» вновь обсуждали. На этот раз – в клубе «Пролетарий», который принадлежал сразу нескольким московским предприятиям. Мероприятие было организовано редакцией журнала «Даёшь».

Маяковский прочёл пьесу. Затем выступил Всеволод Мейерхольд и несколько рабочих, а поэт, отвечая на записки и замечания выступавших, сказал:

«Товарищи говорят, что здесь не указано, как бороться с бюрократизмом. Но ведь это указывает партия и советская власть: железной метлой чистки – чистки партии и советского аппарата – выметая из наших рядов всех, кто забюрократился, замошенничался и так далее. <…> Моя вещь – один из железных прутьев в той самой железной метле, которой мы выметаем этот мусор».

Какую-то часть записок, поданных на том вечере, а также некоторые вопросы, заданные из зала, опубликовал в январском номере журнал «Советский театр», сопроводив их зарисовками лиц, обращавшихся к поэту. Сразу возникает предположение: а не Аграновым ли и Бриками была организована эта публикация? Слишком негативное впечатление вызывают выражения нарисованных лиц и хмурость задававшихся вопросов. Молодой рабочий в надвинутой на лоб кепке с явным негодованием спрашивал:

«– Как по-вашему, товарищ Маяковский, доступны ли пониманию ваши пьесы рабочему?»