Главный редактор
Шрифт:
– Ну признайся, считаешь меня эмансипированной феминисткой? Этакой самонадеянной «железной леди», страдающей тщеславием и избытком интеллекта? – ее голос звучал так пылко, что не оставалось сомнения: эти качества она считает своими достоинствами.
Джейсон смотрел на нее – спокойно, долго, пристально, – пока не угас ее приступ запальчивости.
Опять она где-то промахнулась. И он снова глядит как на несмышленыша, на которого бесполезно сердиться. И опять, как на крыше, зародилось смешанное желание расплакаться, разозлиться и довериться тому, что таится в иссиня-черной
Отставив кофе, Джейсон сказал:
– Нет, Дженни. Я считаю, ты – махровая идеалистка, которая настолько боится признаться в этом, что не поленилась выстроить материалистическую концепцию всего и вся. Ты живешь в контролируемом внутреннем мире, где на любой вопрос есть прагматичный ответ. Ты – романтик, завернутый в пятьдесят оберток логики, суждений и рассудка. И страшишься, что хоть одна живая душа – даже твоя – об этом догадается. Впрочем, никто не догадывается, полагаю.
У Жени задрожали губы.
– Почему не сказал раньше?.. Ведь именно это хотела услышать, и ты знал. Я бы выключила «автопилот», и тогда…
– Нет, Дженни. Штурман должен спинным мозгом чувствовать, что имеет в виду капитан. Даже если они в разных концах корабля, и нет физической возможности для связи. А если ждать инструкций и разъяснений, все попросту разобьются. На этом пути много нештатных ситуаций. Времени на разговоры подчас нет.
– Но… откуда же могла знать? Должна была понять и поверить в тебя с первого взгляда?
– Ну… строго говоря, да. Я же сразу все понял про тебя.
– Какое-то безумие, – пробормотала она. – Все слишком… Слишком. Ты говоришь вещи, которые не укладываются в голове.
– Не укладывай их туда. На будущее. Ради себя.
Джейсон замолчал и прикрыл веки. Под его глазами залегли тени – ночь бодрствования после того, как он на сто процентов выложился на концерте, оставила отпечаток. Женя подумала, что она вряд ли выглядит лучше. Впрочем, это не важно. Надо уезжать. Поскорее и подальше от проклятой гостиницы. Где чертово такси?
Тут судьба словно решила хоть в чем-то пойти ей навстречу. Зазвонил телефон, и администратор доложил, что машина подана. Джейсон поднялся.
– Пойдем, провожу.
– Не стоит. Найду дорогу.
– Не сомневаюсь. Просто мне нравится смотреть, как ты психуешь именно на фоне лифтов. Ты прямо профи по этой части.
Она вяло улыбнулась его шутке. И не подозревала, что в самом ближайшем будущем ее жизнь будет зависеть от умения «психовать на фоне лифтов».
Июль, 2001 г.
После возвращения из Санкт-Петербурга прошло три недели. Внешне, как и обещал Гречишников, жизнь осталась прежней.
В первый день по приезду Женя чувствовала себя настолько разбитой, что позвонила в офис и отпросилась у Семена Колесникова на пару дней. Отоспавшись, она более-менее пришла в норму и еще сутки просидела дома, обдумывая последние события.
В стенах родной квартиры, среди знакомых вещей вернулось чувство стабильности и защищенности. Насколько
Меряя шагами квадратные метры, она припоминала нюансы обеих встреч с Гречишниковым. И чем дольше размышляла, тем больше приходила к выводу, что переоценила роль Петушкова. Занимаемая им должность не давала реальных рычагов управления. Газета – ширма, а главред – марионетка, пляшущая на ниточках, которые держали власть имущие, в частности, Гречишников и, видимо, банда сотоварищей по политическому блоку. Впрочем, это не оправдывало предательства босса в глазах Жени по отношению к ней лично и к свободе слова в целом.
О последнем пока старалась не думать. Едва вспоминала разглагольствования Гречишникова о том, кто владелец «Точки зрения» и «Дельца», как рождался вопрос: а кому принадлежат остальные? Кто «акционер» СМИ в конечном итоге? Напрашивалось предположение, что независимая пресса в стране в принципе отсутствует. Принять это как данность, как реальный факт не хватало мужества. Невозможно вот так, сходу, взять и признать, что она обманывалась всю жизнь. И четвертая власть на поверку оказалась такой же продажной и лживой, как любая другая.
Выйдя на работу, она первым делом собиралась побеседовать с Петушковым. Без сомнения, тот должен обладать сведениями, способными пролить свет на ситуацию. Однако выяснилось, что он тоже заболел и отсутствовал больше недели. А потом улетел в командировку на Дальний Восток. Пятничные летучки проводились в обычном режиме, и Женя исправно посещала их. Полина Мазуркевич сияла торжеством и наслаждалась ролью исполняющей обязанности руководителя. Но Женю прежние распри с ней больше не волновали. Ненависть к старушенции произрастала из карьерных амбиций, от которых после поездки в Питер остался пшик. Теперь, слушая вполуха привычное жужжание в конференц-зале, она оставалась безучастной. Тревожила только собственная судьба.
Каждую секунду она находилась начеку, стараясь уловить «сигнал к действию», о котором говорил Гречишников. Но ничего не происходило. Контактов с ней никто не искал. Никаких тайных знаков и паролей. Все оставалось как раньше. Не считая, конечно, неуловимого Петушкова, которого в редакции не видели больше двух недель.
Отчасти Женя психовала из-за этого. Она надеялась, что, приперев его к стенке, поймет, чего ждать от будущего. Да, могла бы позвонить на мобильный, договориться о встрече, настоять на ней, в конце концов. Что-то подсказывало: ему не достанет духу отказать. Но не делала этого, находя множество причин, по которым звонок считала невозможным. Во-первых, прослушка. Толком ничего не скажешь по сотовому – по телефону бесполезно заикаться о главном. Во-вторых, Петушков сам ни разу не позвонил. Что в сочетании с отсутствием на рабочем месте делало его недосягаемость еще подозрительнее.